Попытка Волка

Налбандян Карен
«Попытка Волка»

The taste of revenge is sweet!
(Заставка к игре " Time Crisis")

Предисловие

    ... События того сентября до сих пор поражают своей чудовищной жестокостью. Количество жертв только по официальным подсчетам составило не менее 1000 человек. Слишком многое в них остается неясным по сей день, а многочисленные разрушения и одно изуродованное до неузнаваемости тело, ставшие итогом поспешно разработанной операции "Охота на волка" лишь запутали дело.
    Традиционно принято считать эту операцию чисто уголовным делом — по аналогии с "Охотой на бешеных псов". Однако в последние годы были обнаружены факты, позволяющие вывести эти события за рамки заурядной, равно как и незаурядной уголовщины. Эти факты дают основания сравнивать их не с гибелью Клайда Барроу и Бонни Паркер, а скорее с теми событиями, которые привели к созданию Свободной Зоны.
    В заключение, автор выражает признательность доктору Анастасяну (Robert J. Anastasian, MD, Professor and Chair of Urology, Department of Urology. Mayo Clinic. Rochester. Minnesota. ), а также Архиву Конвента Свободной Зоны (отдел "Запад") за любезно предоставленные информацию и материалы.

Пролог

    Письмо (Из личного архива Р. Анастасяна):
    "Здравствуй, Диана, любимая моя.
    Как дела? У тебя все в порядке?
    Прошло много времени с моего последнего письма. Пахал, как вол, днями дома не появлялся — и вот результат — лежит передо мной наглядное воплощение моей мечты — билет на самолет — красивый такой. А это значит, что всего через пару дней мы с тобой, наконец, встретимся. Десять раз у меня не получалось выехать — но на этот раз все будет Ok, потому что лишь то верно и надежно, что заработано своими руками.
    Прошел вот уже целый год — скучаю безмерно. Иногда хочется лезть на стену — когда подступают воспоминания. Здесь много девушек — некоторые аж сами на шею вешаются — но, во-первых, это было бы нечестно, а во-вторых, у всех них есть одно несправедливое преимущество перед тобой — они здесь, а ты — там. И в ком еще найду я эту безукоризненную честность, когда на любой вопрос ты можешь получить пусть неприятный, но прямой ответ.
    Еще — хочется посмотреть, что там — на краю Земли. Понимаешь, Ди, я тупею. Здесь мрак, настоящий средневековый феодализм — а, общаясь с тупицами, тупеешь сам. Ведь выйду в мир, замшелый такой, люди "Леший" скажут. А ведь мы были совсем не так плохи, как это казалось. В сущности, мы — последнее поколение Империи, Империя готовила из нас новые винтики, дала все необходимые знания, но не успела вбить покорность. И осознаем мы себя не подданными карликовой банановой республики — а гражданами одной шестой части света. Беда только в том, что мы не нужны ни республике, ни Империи. Такие, как я, как Сергей — человек, всем похожий на меня, но умнее, чище, лучше... Нет, не надо об этом думать. Угнетает еще своя неуклюжесть. Все не так, все из рук валится... Ничего не выходит. Ломишься во все двери — а в ответ молчание. Такое ощущение, что все, что я делаю — никому и на фиг не нужно.
    Ладно, кончаем нытье. Все равно, скоро мы встретимся. Может даже раньше, чем дойдет это письмо. Хоть неделю быть вместе.
    Ди, я очень люблю тебя. Ты для меня — все. Большего мне и не надо.
    До встречи.
    Вардан"

День первый

    02. 00 Аэропорт
    ... Последнее унижение, которым провожает Родина — очередь на регистрацию. Давка, толчея, крики, мешки, баулы. Военная полиция. Верзилы в хаки, зеленные береты, резиновые рожи:
    — Военный билет.
    — Откуда? Студент я. Вот все документы.
    — Военный билет.
    — Да поймите!..
    — Следующий. Ты — в сторону.
    Оставалась последняя мера, принятая в феодальных государствах. Сотню долларов — все, что у него было — он бросил на стол, пытаясь пересилить судьбу. И рука в хаки слизнула эту сотню. Вардан радостно рванулся вперед, и был остановлен окриком:
    — Куда? Военный билет.
    Очередь заухмылялась — его, как принято было говорить, кинули.
    ... Наверное, что-то умерло у него в душе, когда белый, рассвеченный как новогодняя елка Ил-62 — его самолет — двинулся к взлетной полосе, а он стоял в опустевшем зале.
    А может, это случилось позже, в кордегардии военной полиции, когда казенный штемпель "ВОЗВРАТ" погасил билет его мечты, и до сознания дошло, что никакая это не шутка, и исправить ничего нельзя.
    Но возможно, что это "что-то " убили в нем годы вечного унизительного страха. Нельзя держать человека под дамокловым мечом без того, чтоб он не возненавидел руку, сжимающую меч. Память вспыхнула: облавы, стук в дверь в ночи, разбитый высокий лоб на кровавом бетоне — и над всем этим зеленные береты. Он стоял на пороге, не зная, что "там".
    — Ну, иди, дезертир, — услышал и шагнул в неизвестность.
    — Зря вы это, ребята, — голос был безжизненным и скрипучим. Что "это" осталось неизвестным — может, насчет билета, может, насчет денег, а может быть о том, что не стоило находиться в пределах досягаемости с расстегнутой кобурой. Рывок — и оружие удобно легло в протянутую руку. За порогом оказался мир, где единственным законом был ты сам, мир не сомнений, но действий. ... Первый выстрел — под левую лопатку, в сердце. Два следующих — между глаз тем, у окна — они остались в том, пройденном мире. Краем глаза Вардан видел, как четвертый рвет на себе кобуру и падает одновременно с пятым, не добежавшим до двери. Секунды растягивались. Странно было отстранено наблюдать, как крупно дрожит пистолет в руке шестого, выплевывая пули тебе в лицо. "Двадцать выстрелов — и все мимо", — с презрением подумал Вардан, спуская курок. Очень спокойно он собрал со стола билет, свои документы, подобрал злосчастную сотку, второй пистолет, обоймы, и неторопливо вышел.

    Каждый гражданин Империи был потенциальным солдатом. Муштра начиналась с детских лет, с игрушек. И недаром отделение батареек игрушечного автомата закрывалось тем же запором, что и кожух настоящего. Руки не забывают навыков, приобретенных в детстве.


10: 00 Библиотека Академии
    Тихо. Шелест страниц. Приглушенные голоса. Здесь, среди книг он всегда успокаивался. Но сегодня ему было очень плохо. Летали обрывки мыслей: "Что делать? Не выдержал... И что сейчас?.. В сущности, я труп. "Неумерший мертвец" — в японском иероглиф "вдова". Жениться на вдове — умереть. Диана останется вдовой, не став женой. Одна ошибка. Но если стерпеть — остался б я человеком? И рассчитывать теперь могу лишь на себя и на два пистолета". Покосился под стол. "Ха! "Стечкины"! С ума сойти, это же боевое оружие — почему его выдают полицаям? ".
    Поспешно вытащил подшивку газет. Два месяца он работал, как проклятый, не интересуясь никакими событиями внешнего мира. Сейчас — просматривал одни заголовки: "Встреча Президента с депутатской фракцией "Охрана края"". "Президент обещал выполнить пожелания "Охраны края"". "Необходима национальная идеология". "Окончен срок перемирия". "Утвержден новый закон о воинской обязанности". "Срок погашения кредитов МВФ перенесен". Последний заголовок заставил его поднять газеты пятилетней давности. Все было, как он и ожидал: срок истекал в этом году. Он сделал еще один грубый подсчет, определив, что простым увеличением срока службы до трех лет и отменой всех льгот — армия увеличивается до... э-э — 5 % всего населения. А по данным ГРУ, застряло где-то в памяти, достаточно армии в 1 %, чтоб развалить экономику невоюющей страны. Полиции раздали пистолеты, которые полагается раздавать перед войной, растет армия, "Охрана края" — партия войны. Значит — война. Война, которая смоет следы ушедших невесть куда миллионов. Он попытался вспомнить, что такое война: "Темные беспросветные ночи. Стук топоров в парках. Очереди за хлебом по карточкам. Трупы молодых прекрасных ребят в хищно пятнистой форме — на полках моргов. Бандиты и одичавшие собаки на занесенных снегом безлюдных улицах". Внезапно поднялось бешенство: "Значит, они рассчитывают сдать всех нас, а самим пересидеть где-то. Да, война будет. Но первыми ее жертвами станут они. Война одного против всей страны. Вот чего они от меня не ожидают. По их разумению, я либо должен бежать в Россию, либо трястись в ожидании, пока за мной придут. Но это — моя страна и я приду за ними. Но вот, сколько мне удастся продержаться? День — меня просто не заметят. Два — заметят, но не успеют раскачаться. Три — может один день удастся противостоять. Итак, три дня. Время есть. Но чтоб вести войну нужны еще оружие, деньги и информация".

День второй

    03: 00 Городской полк
    Городской полк — это несколько гектаров, обнесенных высокой стеной, обтянутых колючей проволокой. За ними — совершенно другой мир. Мир боли и насилия. Мир узаконенного рабства. Зона ада. Каждый месяц выходили отсюда в цинковых гробах новые жертвы. А те, что уходили отсюда живыми... Как описать грязь в их душах, которую они несли Стране.
    ... Часы на главной площади Города пробили три. И сразу же зашипело у стены. Шипело что-то, по форме подозрительно напоминавшее связку огнетушителей, и изрыгающее отвратительную бензиновую вонь. Облако распыленного бензина поднялось и тихо двинулось к стене. От взрыва, грохнувшего через секунду, содрогнулся Город. Казалось, яростным огнем горит сам воздух. На километры вокруг вылетели стекла. Не устоял ни бетон, ни камень — пятидесятиметровая брешь зияла в ограждении. И в нее входило что-то невидимое, страшное, быть может даже вражеский десант. Прилетавшие из темноты пули точно находили свои цели — часовые на вышках погибли, не успев сделать и выстрела. Начиналась паника. Солдаты, в одном белье выскакивали из казарм — сдаваться. Сражаться не хотел никто — и это доказывало старую истину, ставшую очевидной спустя несколько лет: воин из раба — никакой.
    В конце концов, нашелся-таки толковый офицер, с автоматом в руках начавший организовывать оборону. Все силы были брошены к бреши, и потому не встретил сопротивления тяжелый армейский грузовик, как призрак вынырнувший из темноты от склада оружия, на полном ходу протаранивший ворота и скрывшийся во мраке ночного города.

    Восстановить события той ночи мы можем лишь косвенно, опираясь на наши знания о бомбе объемного взрыва.
    С давних пор было известно, странное свойство распыленной в воздухе пыли совершенно безобидных веществ взрываться от малейшей искры. Не раз и не два взлетали на воздух мельницы и элеваторы, уничтоженные взрывами мучной пыли, зернохранилища, угольные шахты. Но лишь в 1960м году было предложено использовать этот эффект в военных целях. Так появились самые мощные неядерные бомбы — бомбы объемного взрыва, уже в 1969м рвавшиеся во Вьетнаме. Иногда их еще неправильно называют вакуумными.


08: 30
    Улица Маршала — на протяжении от президентского дворца до Парламента по ширине напоминает гоголевский Днепр. И только законченный самоубийца мог решиться переходить ее в час пик — час правительственных машин. Вот несется под уклон "Мерседес -600", низко, хищно стелясь по земле. Что ему зазевавшийся на пути парень — съежившийся, испуганный, прижавший к груди смешной целлофановый мешок. Никто не ответит за его смерть, потому что нет в Стране закона для "Охраны края". Насмешливо, как и полагается почти Богу, смотрит пассажир на испуганного пешехода. Страшно, наверное, когда несется на тебя эдакая черная торпеда. Вот взметнулся в руках пакет — беспомощное, жалкое движение... Последнее, что успел увидеть депутат — жуткие глаза ковбоя Мальборо — черные дырочки, плюющиеся огнем и клочьями полиэтилена, брызги стекла и мозгов из разом поникшей головы водителя.
    Изящной полувероникой пропустив неуправляемый "Мерседес" мимо себя, парень аккуратно разрядил ему в борт спрятанный в мешке автомат — черный лак испещрили белые кляксы пулевых пробоин — и так же неторопливо удалился. Он не оглянулся, когда стремительно мчащаяся машина взорвалась, вылетев на надолбы у американского посольства. Это не интересовало его.


13: 00
    Есть такой тип микроавтобусов — в Турции их называют "долмаш", в Латинской Америке "сомбреро", а в Стране "папахами". Хотя правильнее всего было бы название "гроб на колесиках". Живут они в основном честным словом отечественных циклопов, вдыхающих в бренные останки уже-даже-неизвестно-какую жизнь. И возят в них все, что угодно — от картошки до покойников. Вот и еще один пассажир полез с завернутым в газеты крупногабаритным грузом. "Печная труба", — наметанным глазом определил водила, — "А лезет как — ну тупой, совсем тупой! ". Они не успели отъехать и ста метров, как дорогу перекрыли. Такое на улице Маршала бывало сплошь и рядом. На этот раз тот, кому брала под козырек полиция — был лидером группы "Охрана края". Начинал он свою карьеру вором в законе. Отсидел десять лет за убийство. Бархатная революция вернула ему свободу, последующая блокада дала состояние. Он объездил весь мир, много чего насмотрелся. Вот и сейчас две машины с охраной сопровождали его бронированный лимузин. Народ проверенный, тертый, вооружены по случаю неспокойных времен автоматами "Скорпион" и готовы ко всему.
    — Пригнись, браток! — услышал водила "гроба" и понял — то была не труба. Бурая туша противотанкового гранатомета возникла перед его носом, жахнуло огнем наискось. Ровно полсекунды понадобилось охране на осознание гриба дымного пламени, вставшего впереди, но за это время убийственный огонь ручного пулемета изрешетил одну машину. Те, кто оставались в живых во второй, выскакивали с автоматами — под пули. ... Уходя, парень оставил на стволе гранатомета скомканную купюру. На пороге вчистую снесенной задней дверцы он обернулся: "Сдачи не надо".


18: 00
    Третий час в парламенте шло чрезвычайное заседание. Главный вопрос, стоявший на повестке дня был даже не "кто? ", а "за что? ". Собственно, предположений хватало, как и темных дел за каждым из покойных. Так что к концу третьего часа парламентарии предпочли разойтись по домам. Кто ж мог знать, что в темном пустом здании Академии уже выключает телевизор и ложится к окну, к снайперской винтовке с глушителем их смерть. Депутаты гурьбой спускались по лестницам. Ступени там довольно крутые, так что никто особенно не удивился, когда один из них споткнулся и упал. Но потом покатился второй, третий. Они пытались бежать, но пули находили тех, кто был им нужен, повсюду. Годами показались партии войны те восемь секунд обстрела.
    На перекрестье прицела оказалось окно, а в нем профиль — из тех, что пытался запомнить в течение часов нуднейшей трансляции. Очень плавно палец спустил курок, а потом волна смерти обрушилась на толпу, выходившую с бокового выхода. Смерть косила их одного за другим, и спасения не было.
    ... И вдруг все кончилось — будто оттикали последние секунды безопасного времени. Подоспели телохранители. Очереди полусотни автоматов обрушились на старое здание. Академию расстреливали в упор, непрерывно в течение десяти минут. Палили из пистолетов опомнившиеся от пережитого страха депутаты. Пули разносили бесценные образцы, в клочья рвали бережно собранные книги. С печальным звоном обрушился стеклянный купол — замечательная идея лучших архитекторов Страны. Еще долго дети в окрестных дворах игрались автоматными пулями.
    Но тот, кого искали все, уже уходил — теми же проулками, что несколькими годами раньше народ, отступавший перед автоматчиками парламента.

День третий

    08: 00
    Говорят, приятно поваляться на травке. Может быть, но вот спать на ней не стоит — особенно если ты законченный горожанин. Иначе наутро болит все тело — и что всего хуже — полосами. А так утро было красивое. Всеми оттенками зелени пробивалось солнце сквозь листву, пели птицы. Намечались планы на день. Визит за информацией, два "экшна", а потом... Уходить по быстрому, туда, где ждут. Оставаться на четвертый день было бы смертельно опасно. Один человек не может долго противостоять мощи целой страны. Впрочем, никто никому не должен, и неприятности могут начаться уже сегодня, — подумал он, услышав приближающиеся шаги. Он был готов встретить кого угодно, но не ту, что вышла из кустов. Девушка, невысокого роста, мальчишеская прическа, глаза темного дерева. Было в ней что-то, что притягивало человека. Вардан смотрел на нее и чувствовал, как возвращаются силы и все тело наполняется пьянящей радостью.
    — Диана?!
    — Вард! Вард, что ты наделал?! Зачем?! Отпираться не имело смысла, решалось слишком многое.
    — Потому что есть предел тому, сколько можно терпеть. Я больше не смог.
    — Они не выпустили тебя, и ты не выдержал. Наверное, еще и обидели. Так я и думала. Я прилетела сразу, как узнала.
    — Так-к... А как ты меня нашла? Если это так просто, почему я, на фиг, еще жив, когда полгорода охотится за моим скальпом?
    — Наверное, потому что я знаю тебя чуть лучше, чем эти полгорода. Городской Ботанический парк — это твое любимое место. Она вдруг прыснула — ну и морда же у тебя!
    — Че морда, че морда — не выспался, на хрен. Подожди, ща я человеком стану. Визит в кусты, потом умыться у фонтанчика — и вдруг они увидели друг друга. Прошел целый год, как они виделись в последний раз. Он видел ее — еще красивее, еще лучше, чем раньше. Она — вдруг заметила что-то новое, какую-то кошачью пластику в его движениях, уверенность которой не было раньше. И еще: теплый солнечный свет в его глазах сменился пронзительным колючим сиянием нейтронной звезды. "Бедный", — подумала она, но ничего не сказала, лишь пригладила ему непокорный вихор. Они долго стояли так — крепко взявшись за руки на пороге беды.
    — Ты говорила, что здешний мир серый, тамошний цветной. Мне просто надо было посмотреть на него.
    — Не думай, увидишь. Если чего-то очень хочешь — обязательно достигнешь. Ты сможешь.
    — Знаешь, у меня уйма недостатков. Я тугодум, труслив... но, зная свою слабость, научился бороться с ней. Заранее представляю, что меня ждет — и программирую свои действия. А еще я каждый раз до ужаса боюсь. Боюсь встать под пули. Но, встав — чувствую, что несет меня на гребне волны. А вставать все равно страшно — оттого-то и обещаю каждый раз себе как награду целый мешок чипсов... обожаю!
    Диана слушала, не перебивая. Она представляла, как он жил все это время — на осадном положении, понимала, ему нужно выговориться. И вдруг он остановился — резко, как вкопанный: "Постой, смотри". Сквозь листву была видна длинная аллея, скамейка, детская коляска рядом. На скамейке сидела молодая женщина. Снежным блеском сверкали ее волосы. А в глазах — в ее глазах застыли любовь и темное бесконечное горе. "Мадонна", — шепнула Диана. Шепнула тихо, но женщина услышала ее. Она обернулась, увидела их. Взгляд, полный молчаливого презрения вышвырнул Вардана из-за кустов и погнал дальше, еще дальше...
    — Кто это, Вард? — он не ответил. Потом глубоко вздохнул.
    — Ди, тебе нельзя влезать во все это. Я был трусом, я хотел, чтоб ты была рядом, я просил, чтоб ты услышала меня — но это был эгоизм. Ди, уезжай, я не хочу ломать жизнь и тебе. Там, где я прохожу — все погублено. Уезжай! То, чем я занимаюсь — это мои частные счеты. За погубленную молодость, испоганенную страну. Ты видела ребенка — я знаю, он далеко пойдет. Может, это и ради таких, как он. Уезжай.
    — Фиг! — и он обнаружил смотрящий ему в лоб его собственный пистолет, — не знаю, как другие, но я тебя точно пристрелю, если еще раз услышу такое. Для того я и здесь чтоб оберегать тебя от твоего злейшего врага.
    — Это от кого?
    — От тебя самого! Не обсуждаем.
    — Хорошо, пошли. Да, а когда будешь меня пристреливать в следующий раз, не забудь снять пистолет с предохранителя.

    Южные ворота Города... Если бы холмы могли говорить — холм Крепости Стрижей рассказал бы о двадцатых годах. Как рвались к Городу войска Мустафы Кемаля, и некому, казалось, остановить их. Как осаждал Город полевой командир Андраник, как его пушки с Крепости Стрижей держали на прицеле парламент и главную городскую площадь — ту сгинувшую площадь, напоминанием о которой остался лишь храм святого Саркиса-над-ущельем. А если бы заговорили улицы, зеленная, тихая Крепостная вспомнила бы, как текли по ней потоки крови, когда пришли беженцы. Им нечего было терять, и у них было оружие — безотказные маузеры 1905го года. С ними не имело смысла спорить, потому что если ты молод, здоров и не на фронте — встреча с маузеристом была для тебя смертельной. Десятки трупов разлагались в уличной пыли, и нельзя было даже похоронить их. В темную пучину первобытной дикости и ужаса погружалась Страна. Но та же улица могла бы рассказать, как всего два года спустя в чисто выметенной конюшне директора только что открытого Университета, профессор Арцруни читал первую лекцию медицинского факультета. Как приезжали отовсюду люди, окончившие Йель и Гарвард, Гейдельберг и Йену. Приезжали, чтобы строить, чтобы учить. И вспомнил бы старый холм, как поставлены были две грозные башни на пути любого завоевателя, как беспощадный Анастас Микоян поддержал молодого тогда Марка Григоряна. Так появились на свет великолепный Южный мост, площадь хромого Марка — одна из семи красивейших площадей мира. И отступил Мрак. Но проходили годы, старели бойцы, становились слабы и немощны. И когда вновь поднялась тьма со дна человеческих душ, они не смогли противостоять ей — уходили один за другим.


09: 30 Квартира где-то в центре Города
    В этой квартире были высокие потолки, и до потолков поднимались книжные полки. Хозяин был стар и сгорблен, но рукопожатие оказалось неожиданно крепким, а взгляд из-под клочковатых старческих бровей — молодым.
    — Здравствуйте, мы...
    — Понял, проходите.
    Они втроем сидели за столом, глоток за глотком отпивая крепчайший чай.
    — Мне говорили о вас. Итак, слушайте. В марте пятьдесят седьмого года мне поручили спроектировать перепланировку некоторых городских учреждений...
    Старожилы многих больших городов — от Варшавы до Улан-Батора и от Вильнюса до Ташкента еще могут припомнить волну ремонтов правительственных учреждений, прокатившуюся в 1956 году. Масштабы были разными — от мелкого косметического, до возведения новых зданий в разрушенном землетрясением Ашхабаде. Единственное, что было удивительно во всем этом — нездешние темпы работы. Наверное, оттого-то и поползли слухи, что строятся противоатомные убежища для партийных верхов. Помните, у Высоцкого: "Слушай, слышал? Под землею город строют — говорят на случай ядерной войны... ".
    На самом же деле шла широкомасштабная подготовка плана "Муссон" — некоторые подробности которого стали известны только сейчас. Впервые он появился после Венгерских событий 1956 года, вызванный многочисленностью жертв при подавлении мятежа и захвате Имре Надя. Целью "Муссона" было "Скорейшее пресечение антикоммунистической, сепаратисткой деятельности антисоветских и националистических сил в случае их возможного прихода к власти". В здания, охваченные этим планом, закладывалась своего рода слабая точка, дающая возможность точной прицельной операции. И именно благодаря "Муссону" настолько простым оказалось подавление Пражской весны 1968го.

    — Так вот, это был не потайной выход, а как раз наоборот — секретный вход. Наверное, вы знаете это здание — теперь там президентский дворец.


10: 20 Парк Поэта
    Они сидели на скамейке — обычная влюбленная пара:
    — Нет худа без добра. Не будь этой истории, я бы никогда не узнал, что весь мой город строился как город-крепость, замена потерянному Карсу — городу тринадцати крепостей. Каждый угловой дом тут башня, прекрасный Южный мост спроектирован однопролетным, чтоб легче было его взрывать. Или больницы. Разнесены по черт знает каким окраинам. Зачем? Да на случай атомной войны — баллистические ракеты наводят по центру, окраины должны уцелеть. Даже это метро — смотри, ажурная конструкция, стекло. Но присмотрись — крыша — двухметровый железобетонный противоатомный щит. А мощные стальные колонны должны, подогнувшись, амортизировать силу удара. И все это мне рассказывали такие вот старики. Ведь эти, новые не изобретали ничего своего. Они только заимствовали у Империи. А Империю строили люди. И они обижены. Про них позабыли, как про ту бабульку, что хранила иглу с Кощеевой смертью. — жизнерадостно рассказывал он.
    — Подожди, Вард. Это фигня. Ты собрался штурмовать президентский дворец.
    — Н-ну...
    — Это не вопрос, это утверждение. Они убьют тебя. Вард, поехали на Озеро.
    Он смотрел на нее всего одну секунду серьезным разом потемневшим взглядом. Спустя вечность упало слово:
    — Поехали.


13: 30 Озеро
    Безлюдный пляж. Низкие тучи. Ярко-зеленная вода. Тихо бьющиеся о берег волны обмелевшего Озера. Брошенные на берегу корабли. Шорох раковин под ногами. Далекий темный лес Полуострова. Колеблющийся свет свечей в древних храмах. Печально накрапывающий дождь. И еще двое — под дождем.
    -... В Париже был бы как дома. Питерцу показал бы места, которые ему и не снились. И не был нигде, не видел ничего. Я даже девушки не знал. И не боюсь погибнуть — смерти насильственной можно и избежать. Я верю, что удача с ними — в меня стреляли из автоматов — и не убили. Кстати, спартанцы тоже не боялись смерти, как в том анекдоте: " Гиви, а жизнь отдашь за партию? -Отдам, отдам, на фиг мне такая жизнь". Но боюсь смерти естественной — неотвратимой. Это — как взгляд в пропасть. Когда-нибудь — но обязательно — все будет по-прежнему — не будет лишь меня. И никогда больше... Никогда я не увижу Звезд. Некоторое время они шли молча.
    — Вард, расскажи мне о ней.
    — Так-к. Давай посидим. Это было здесь. ... Она была замечательной. Спокойной, чуть ироничной. Умной. Казалось, ее окружает какое-то поле — еще в школе отъявленные хулиганы становились серьезными и уравновешенными при ней. Меня никогда не покидало чувство, что она не принадлежит ни этому времени, ни этому миру, что она всего лишь в гостях у нас. Она открыла мне Маркеса и Высоцкого, Корчака и Экзюпери. Света сама была цветком Экзюпери. А Сергей... Сергей был ее Маленьким Принцем. Кто еще мог бы сберечь это маленькое чудо. Во всяком случае, не я.
    Сергей был потрясающе талантлив. Писал баллады, прекрасно рисовал. Многие его идеи, как я теперь понимаю, далеко опередили наше время. Он спешил, жизнь была для него циферблатом, отщелкивающим обратный отсчет немногих лет, в которые надо было вместить всю человеческую жизнь. Он был моим другом. Чему он только не учил меня — будто хотел поднять до своего уровня. Наши беседы... Кто еще умел так рассказывать. Галуа и Лермонтов, Гомер и Жиль де Рец оживали в его рассказах, о Трафальгаре и лаборатории Леонардо он рассказывал так, будто видел их своими глазами. " Чтобы понять человека — влезь в его время. Ты же можешь, знаний хватит".
    Они шли по берегу, взявшись за руки, и были счастливы — два усталых человека, нашедшие друг друга. И солнце ослепительным золотом сверкало в ее волосах. Я не завидовал... никогда.
    Трое вышли из кустов. Хаки. Сверху я не слышал слов, лишь увидел, как вздрогнула Света. Один из трех отлетел — несмотря на невысокий рост, Сергей гнул в подкову десятидюймовые гвозди. Все дальнейшее слилось. Сергей, согнувшийся от удара, труба, обмотанная изолентой, размозженный череп на залитом кровью бетоне. Склон, проносящийся под ногами. Мягкая ладонь Светы. Бегство — трусливое, унизительное — до самого Города они гнались за нами.
    -... Тела его так и не нашли. Она не простила мне. Пусть. Я сам себе не прощу той трусости. И главное — пусть ненавидит. Так легче.
    — Нет, Вард, она просто слаба. Горе сделало ее сильнее, но она слаба. Ей нужен виноватый — и это ты. Понимаешь, всю жизнь оплакивать — это неправильно.
    — А что правильно?
    — Раньше надо было думать! Пошли. Они встали, и тут в кустах зашуршало.
    Из кустов вышли трое. Трое в хаки и зеленных беретах.
    — Вы, двое, выкладывайте по тыще с носу. Я за таких, как вы в Точке кровь проливал, за таких штатских сук, — лицо у говорившего странно перекосилось, глаза были совершенно безумные.
    — А сотни тебе на наркоту не хватит? — усмехнулась Диана.
    — А тебе, бля, никто слова не давал! Знакомое бешенство затопило сознание.
    — Так-к... — и коротко ударил ребром ладони по шее перекошенного. Тот даже не поморщился. "Наркош, не чувствует боли", — мелькнуло в сознании, а потом дыхание перехватило от страшного удара в солнечное сплетение. Дальше его по обычаю уличных драк били ногами. Всплыл совет, слышанный когда-то: спрятать голову, сжаться, подставить под сапоги плечи, бедра. Где-то краю сознания была Диана, рвущая молнию на саквояже. А прямо над головой до мельчайших подробностей — отрезок трубы, обмотанный изолентой. В память впечатался каждый виток. Потом лом пошел вниз — слабо и бессильно, больно задев его по руке. Вардан вскочил и увидел все сразу: белоснежный рукав, тонкую девичью руку и огромный черный пистолет в ней. А еще — финку, направленную ему в живот. "И земля может быть оружием" — подумалось, посылая горсть песка в глаза второму. Тот выронил нож, схватился за лицо, и получил удар по передней поверхности голени. Ноги у него подогнулись, подставленное колено сокрушило скулу. А потом без капли жалости каблук опустился на горло уже лежащему, ломая хрящи и кости.
    Третий убегал. Он был в истерике. Над озером разносились истошные удаляющиеся всхлипы: "Я запомнил вас, запомнил! ".
    — Так-к. Тем хуже. Ди, дай пистолет.
    Пятнышко цвета хаки металось на мушке, пытаясь скрыться. Каких-нибудь десять метров оставалось до спасительного леса от того места, где пуля догнала его.
    А в кустах стоял мотоцикл "Харлей-Дэвидсон". "Харламов-Давыдов — легенда Америки " — улыбнулся Вардан — "Надень шлем. Поехали". Треск заводимого мотора прозвучал, как запоздалое эхо контрольных выстрелов. Наматывалась на колесо прямая лента шоссе, уходящая за горизонт. Они возвращались в Город. Вардан пытался перекричать ветер:
    — Беда в том, что мне начинает нравиться убивать. Люди не знают, для чего они рождаются на свет, а я чувствую, что рожден не для своей профессии, не для того, чтобы возиться с компьютерами и знать, в каком году помер Наполеон — а для этой жизни. Она — настоящая. Есть цель, руки сами знают, что делать. Составлять планы, стрелять... Понимаешь, ведь мы свободны сейчас. Это то, что я пытался доказать Сергею. Последняя свобода горящего истребителя.
    — По курсу — мент, — предупредила Диана.
    Под козырьком была тупая, самодовольная рожа бывшего крестьянина, а на ней — железная уверенность, что достаточно шевельнуть жезлом и свистнуть — и земля остановит свое вращение. "Если есть тут соловьи — то разбойники " пробормотал Вардан — и, не сбавляя скорости, послал пулю под козырек, в левый глаз. Так он поступал на этом пути еще трижды.
    Они были уже на подъезде к Городу, когда им попался пятый. Уже поднялся пистолет, когда Диана шепнула:
    — А что он успеет нам сделать. Не надо лишних убийств.
    — Так-к! — рука чуть отклонила ствол "Стечкина", пуля раздробила колено, вторая разнесла рацию в машине..
    — А протезирование сустава стоит от шести тысяч баксов. Скоро кто-то позавидует мертвым!
    В пустынном дворе они оставили мотоцикл.
    — Ну, ты и водишь! — присвистнула она...
    — Черт, хотел же предупредить. Ди, я водить не умею.
    — М-да. Проехали.


19: 00
    Старый дом в самом конце Проспекта. Последний этаж, железная дверь. Вардан покопался в кармане, посыпался всякий мусор, бумажки, раковина. Потом появился ключ, дверь открылась, загорелся свет. Диане показалось, что она попала в другой мир. Большая чистая комната под крышей. На стенах — удивительные картины. Мрачнейший рыцарь о двух мечах. Юноша, вступающий в бой с драконом. Лунная ночь.
    Мягкий диван, полка с книгами, на ней — гитара, перевязанная черным бантом. Компьютер на рабочем столе. У окна — телескоп, соединенный с "Никоном".
    Было тихо.
    — Сергей оборудовал ее для себя. Только он и я знали о ней. Это была наша штаб-квартира. Вот его гитара, это он научил меня играть, — он присел на пол, рука перебрала струны. Диана смотрела на него, склонив голову набок.

Показалось, это ветер
Постучал в окно дождем
Это память о потере
Возвратилась хмурым днем

Возвратились и упали
Как слезинки со стекла
Те слова, что опоздали
Но забыть никак нельзя

    ... Когда отзвучали последние слова, он долго сидел в молчании, потом, глубоко вздохнув, встал. "Пора спать. Ты — на диване, я немного поработаю. Жара ". Он скинул майку, и сел за компьютер. Диана встала за его спиной. Она смотрела, как пальцы уверенно легли на клавиатуру. По экрану поплыли облака. Вардан вошел в сеть, добрался до системы аэропорта, пару раз чертыхнулся, взламывая доступ. Потом на экране возник нескончаемый список имен. Несколько строк выделились цветом и пропали.
    — Чуть не забыл. Регистрация в аэропорту. Ну все, спать.
    — Вард, отвернись, — вдруг попросила она. Вардан отошел к окну. Еще не совсем стемнело, но лиц прохожих уже нельзя было различить. Доносились обрывки разговоров, приглушенный шорох шагов. За спиной щелкнул выключатель. Потом — шуршание платья. Руки легко легли ему на плечи, и он ощутил нежное прикосновение мягкого женского тела. Темно и загадочно блестели в сумерках ее глаза. ... В эту ночь она, такая задиристая, колючая — была необыкновенно нежной. И он был нежным. Город лежал под ними, а выше них было только небо.
    — Теперь ты видишь звезды?
    — Вижу, — прошептал он.
    — Береги себя, любимый. Очень прошу. Ты должен вернуться. Я с ума сойду, если ты не вернешься.
    — Я вернусь!

    Волну террора этой ночи — восемь депутатов, три вора в законе, один генерал, два министра и масса народу калибром поменьше — обычно склонны приписывать Волку. Однако к примеру, Роберт Анастасян, категорически отрицает его причастность к этим убийствам, утверждая, что это — незапланированный эффект цепной реакции в атмосфере всеобщей подозрительности. "Волк просто вывел систему из равновесия" — считает он.

День четвертый

    03: 00
    И опять аэропорт. Куда-то в ночь самолет уносил единственного по настоящему близкого человека. Вардан снова оставался одиноким волком. Наступал четвертый день, опасность росла по секундам. А держаться предстояло сутки — прежде чем удастся уйти.
    Последний взгляд в окно. "О черт! " — случилось то, чего он давно ждал — остатки "Охраны края" покидали страну. "Они не уйдут", — скрипнули зубы.


03: 30
    Взлетная полоса. Холодно. Предутренний ветерок пронизывает насквозь, и бессонная ночь берет свое. А еще страх. На этот "экшн" он собирался идти вооруженным до зубов, а не с двумя "Стечкиными". Все было ужасно необдуманно. "Сейчас здесь появится самолет. Он сметет меня. Шансов на успех... Во время войны солдат, сделавший такое, немедленно получал увольнение домой. А впрочем... Удача с нами. Все еще". Минуты тянулись невыносимо медленно. Несколько раз он глубоко вздыхал, чтоб унять противную дрожь. "Что они копошатся, депутатский рейс все-таки".
    И вот — на другом конце прямой, как выстрел бетонки появился "Боинг". Огромный, сияющий огнями аэробус встал напротив мятежника. Все громче и выше становился рев турбин, набирающих мощность, машина нетерпеливо дрожала на месте. Вардан широко расставил ноги и выставил стрельбу очередями. "У меня сорок секунд", — просчитал он, — "стреляем с десятой". Самолет плавно пошел вперед. "Один. Два. Три... ". Страшнее всего было стоять вот так, ничего не делая, и смотреть на приближающуюся смерть. "... Восемь. Девять. Огонь! ". Он не видел, куда ложились пули, лишь направлял их туда, наверх, в кабину пилотов. "... Тридцать. Тридцать один. Сменить пистолет. Тридцать четыре. Тридцать пять... ". Надвигающийся рев заглушал даже выстрелы. Один момент показалось — брызнуло стекло, но наступило разочарование. Отрыв! "Тридцать девять. Сорок! ". Налетел ураган. За секунду до того, как пыль забила глаза, он успел увидеть в каких-то метрах над собой серебристое брюхо. Последнюю пулю он в отчаянии послал вслед вслепую. "Черт, НЕУЖЕЛИ НИЧЕГО НЕ ВЫШЛО?!".
    Это видели сотни провожающих: самолет оторвался от земли, круто рванулся вверх, поколебался, сонно клюнул и рухнул. Взрыв тонн керосина превратил ночь в день. Секунду еще была видна маленькая фигурка на ВПП, но потом огонь залил все вокруг, и она пропала..


Фонограмма I — Закрытое совещание Президента с министром обороны.
(Фонограммы I и II Министерства Национальной Безопасности Страны любезно предоставлены Архивом Конвента Свободной Зоны. Из расшифровки исключен ряд фрагментов, не несущих информационной нагрузки)


    (Президент: до 1989 инженер-механик. С 1989 полевой командир. Президент Горячей Точки с 1992, после самоубийства своего предшественника. С 1997 премьер-министр Страны — вследствие тяжелой болезни предыдущего премьера. Во время апрельского кризиса 1998, после серии убийств членов правящей партии, закончившейся президентской отставкой — избран Президентом Страны. )


04: 00 Президентский дворец.
    Президент: На кого он работает?
    Министр: Это одиночка.
    Президент: (Выпущен фрагмент 20 сек. )... не можете взять. Армейский грузовик — не иголка — где он?!
    Министр: Ищем.
    Президент: (Выпущен фрагмент 30 сек. )... ищете. Одиночка!
    Министр: Остынь. Он мертв.
    Президент: Ты видел труп?! Искать! Чего он хочет?
    Министр: Если не считать вчерашних — все остальные мои люди. Наша партия. Президент: (Выпущен фрагмент 13 сек. )... кто у нас остался?
    Министр: Ты и я.
    Президент: Б... Все к черту полетело! Следующие — мы?
    Министр: Ха!
    Президент: Это не вопрос. Утверждение! Давай думать — если б ты хотел убить меня — что бы стал делать?
    Министр: Что ты, что ты!!
    Президент: Вырубись. Не время. Так что?! Может он пробиться сюда?
    Министр: Н-ну, слышал, был такой план. Подробностей нет — но возможно.
    Президент: Будем считать, что следующий — я. Он на шаг впереди нас, но сейчас мы опережаем его. Да, мне — оперативную сводку МВД за последние... пять дней.


05: 00 Президентский дворец.
    Здание кажется пустым и мирным, но впечатление обманчиво. На каждом углу засела президентская гвардия. Президент привез их с собой — опытных бойцов, прошедших с ним сквозь ад Горячей Точки. Они стреляли из любых видов оружия, в совершенстве владели приемами войны в горах и городе, и у каждого — минимум два десятка убитых врагов. Нервы были напряжены до предела, ждали появления неведомого врага откуда-то из потайного хода. Потому-то никто не уследил, откуда вывалился мощный военный грузовик. Его заметили лишь когда он ворвался на освещенный пятачок и, набирая скорость, пошел на решетку дворца. Вспыхнули зенитные прожектора, стреляли все — из-за ограды, из кордегардии, из всех окон. Стекла брызнули в глаза Вардану, он лишь прищурился. "Удача с нами", — шептали губы, когда опрокинулась решетка, когда отчетливо хрустнуло под колесами. Машина стремительно взлетела по ступеням, смела парадную дверь и замерла. Вардана вышвырнуло сквозь простреленное стекло, перевернуло в воздухе и чуть не оборвало уши. Но он ухитрился приземлиться на ноги и удовлетворенно отметил: "Плюс — три секунды". Навстречу вылетели трое — он скосил их из портативного автомата "Бизон". Поливая из него все на своем пути, он добрался до лестницы. Почти на каждой ступеньке залегли гвардейцы, автоматы рычали в зазорах между перилами. Беглая серия одиночными заставила их замолчать. Один попытался отвечать, Вардану было некогда, он выпустил в зазор весь рожок и ступил на скользкую от крови лестницу. Сверху, с лестничной клетки били из ручного пулемета. Как в тире, он выбил их и продвинулся на полпролета. Путь ему преградили очереди, полетело мраморное крошево. Он метнулся к стене, вжался в нее и послал отвесно вверх всего одну пулю. Чье-то тело с протяжным воплем пронеслось мимо и тяжело шмякнулось оземь. Путь был свободен — еще метра на два. Тут стрелять стали сразу со всех сторон. Вардан обернулся, выпустил веером полмагазина и рванулся вперед — нос к носу столкнувшись с двумя верзилами в хаки. Два выстрела — снизу в подбородок — были почти рефлекторными — в ответ на ненавистный цвет. По их трупам он поднялся до лестничной площадки. Человек двадцать садили по нему снизу. Куртка на Вардане распахнулась: весь он был увешан заряженными пистолетами. Расстреляв обойму очередного, он отбрасывал его в сторону, и вынимал следующий. Так, на одном дыхании он прошел весь пролет и вылетел на второй этаж. Секунды растягивались до бесконечности, один за другим падали противники. В таком бою даже целиться было необязательно — пистолет от пояса и параллельно земле — кто успеет раньше нажать на курок. Откуда-то в руках появился тяжелый как гиря пулемет, кроша всех на своем пути, Вардан шаг за шагом прокладывал себе путь к дверям президентского кабинета. Короткий поединок у последнего заслона, очередь, удар ногой — то, что он увидел в следующее мгновение могло с успехом сойти за вход в ад. Комната была набита гвардейцами и все они стреляли в него. От ужаса дверь захлопнулась сама собой, потом грохнуло, с потолка посыпалось и наступила тишина. "Граната системы "Пиздец"", — констатировал Волк, вступая в президентский кабинет. Пол был усыпан ошметками мяса и окровавленными трупами в хаки. Президента среди них не было. "М-мать! " — Вардан стоял над ними в тихом отчаянии. "Ошибся! Что делать?!". Снизу донесся грохот. Гвардия шла на второй штурм. Дверь кабинета, забаррикадированная изнутри, рухнула. Очереди перепахали остатки интерьера, но мятежник ушел..

Фонограмма II Второе закрытое совещание Президента с министром обороны.

    (Министр обороны. Прошлое до 1988 неизвестно. С 1988 полевой командир. Министр обороны Страны с 1993.
    Такие люди рождаются в любое время в любом обществе. В обычной жизни они могут быть учителями, статистиками, геологами и рабочими. Но их призвание — агрессия. Это — своего рода боевой резерв любого общества. Лев Гумилев называл их пассионариями. Смутное время дало им шанс. Именно их — небольшие, плохо вооруженные отряды отстояли Страну и Горячую Точку. Но для власти были смертельно опасны их самостоятельность, автономность — то, что обеспечивало непобедимость в горной войне. Феодальной власти нужна была армия прусского образца. Покорная, управляемая, на которую так приятно смотреть на парадах.
    С 1993 по 1995 Министр вел жестокую войну с пассионариями. Им стреляла в спину регулярная армия. Их, как преступников, арестовывали дома. На границе отряды блокировались танками и разоружались. Некоторые, немногие, сдались, подчинились властям. Такие получали звания и возглавляли бригады. Они были особенно опасны, потому что для спасения немногих оставшихся "своих" не раздумывая, клали под обстрел десятки новобранцев. )


Часть 1.

07: 13 Бункер Министерства Обороны
    Президент: Вы потеряли его.
    Министр: Кто мог знать? Кто продал ему?
    Президент: Никто. Случай в аэропорту... три дня назад. Это он. По всей видимости, его не выпускали. Но главное — он должен был пройти регистрацию. Выяснить! (Выпущен фрагмент 15 мин. )
    Министр: Регистрация стерта.
    Президент: (Выпущен фрагмент 10 сек).
    Министр: Ничего, у армии есть свои возможности.



Часть 2.

15: 20 Бункер Министерства Обороны
    Министр: Наш специалист восстановил одну регистрацию.
    Президент: Из?
    Министр: Из четырех стертых.
    Президент: (Выпущен фрагмент 3 сек. )... Кто?!
    Министр: Фамилия Рштуни. Имя — не удалось. Паспорт AB0145? 5?.
    Президент: Нашли?!
    Министр: Да. Врач. I городская больница. Он там. Дежурит!
    Президент: Он с ума сошел? Может не он?
    Министр: Может не он. Один из четырех. Но это наш шанс. Ты можешь спокойно спать, пока этот гад разгуливает по городу?
    Президент: Уничтожить!!! Любой ценой. На разработку войсковой операции... сколько тебе нужно, чтоб не ушел?
    Министр: Два часа. Не уйдет!
    Президент: А все-таки, куда он девал оружие? Целый грузовик — не иголка.


18: 00 I городская больница.
    Молодой врач Рштуни пытался выяснить жалобы больной. Больная — девушка лет девятнадцати, вроде бы проглотившая иголку, молчала, как партизан, под взглядом мегеры-мамаши.
    — Как это случилось?
    Молчание.
    — Ну, сидела, шила, вдруг видит, иголки и нет, — подала голос мегера.
    — Болит сейчас где-нибудь?
    — Вроде, нигде.
    — Мамаша, а она что сама ответить не может? — подключился проходивший мимо студент.
    — Как?! ОНА ЖЕ ОБРУЧЕНА!
    Усмешка, брошенная поверх головы мамаши, должна была явно означать: "Что, Анастасян, сожрал? И хрена мне с ней делать? ".
    — Ладно, попробуем по-другому. Как это — по-другому, осталось неизвестным, потому что в следующую секунду, безо всякого предупреждения молодой врач будто взорвался. В обеих руках появилось по пистолету, посыпались стекла, в окна полетели гранаты, а сам парень уже стрелял на полуобороте в дверь, откуда лезли совершенно невообразимые хари в черных масках. Это была "Альфа".

    29 июля 1974 года Ю. В. Андропов подписал указ о создании новой антитеррористической группы. Собственно, идея сверхэлитарного подразделения была не нова. Похожие войска — Осназ — существовали в СССР еще в тридцатых годах. На оккупацию Бесарабии в одну ночь понадобилось всего двести осназовцев. И всего один осназовец, известный под именами Пауль Зиберт и Николай Кузнецов терроризировал немцев на всей территории захваченной Украины, застрелив средь бела дня даже охраняемого, как дон мафии гауляйтера Коха.
    Такими были учителя создававшейся группы. Сама же она приобретала опыт в Афгане. И кто сейчас вспомнит, сколько вооруженных до зубов отрядов моджахедов бесследно сгинули, оказавшись на пути "Альфы" — из пункта A в пункт B. Если президентская гвардия была всего лишь любителями — в "Альфе" работали профессионалы. Каждый из них в бою стоил полка. Вооружали их самым современным оружием: автоматы "Бизон", пистолеты "Гюрза"... Итак, "Альфа".

    Задача была простой — пройти больничный коридор, превратившийся в полосу смерти. Длина — шагов сто. Слева — окна, справа — двери палат. И в каждой нише — до зубов вооруженные люди. И вдруг простая мысль пронзила его: "Они прячутся, потому что боятся. Меня. Пошел! ". Никогда до того он не бежал так — разве что в юношеских снах про полеты. Да он и не бежал, рассказывают, — летел над землей. Свет — тень, свет — тень. На подлете к очередной полосе света он стрелял из обоих пистолетов — из одного сквозь дверь, из другого в окно. Потом ноги касались пола, толчок — и снова полет. Двое или трое попытались задержать его — сейчас их трупы проносились внизу. Сзади донеслась приглушенная автоматная очередь. Вардан услышал многоголосый свист пуль, с потолка занавесом посыпалась штукатурка. Зачесалась спина. Он отбросил разряженные "Стечкины" — как теряют боевых товарищей, швырнул последнюю гранату в лестничный проем и нырнул за ней, в подвал. Тут все было в порядке. Окна еще хранили следы поспешного бегства кого-то очень большого, сильного и числом не менее десятка. Особенно впечатлял отпечаток армейского сапога 42го размера на потолке. Граната лежала на полу и Роберт Анастасян с тонкой улыбкой катал ее ногой.
    — Небось, учебная? Психическая атака?
    — Вроде того, — Вардан подобрал лимонку и выкинул в окно. Бабахнуло. Студент стал бел лицом.
    — Роб, а ты-то как здесь очутился?
    — Нормально, как все люди, через кафе.
    — Идиот, тебя же пристрелить могли!
    — Ой! Не знал. Сверху донеслись очереди. С Роберта слетело напускное спокойствие:
    — Сволочи, там же люди! Дай пистолет!
    — Так-к. Подожди. В дальнем темном углу возвышалась многолетняя груда старых халатов и прочего тряпья. Вардан смел ее. Теперь обнаружился огромный ящик цвета хаки. А в ящике... пистолеты, автоматы, пулеметы, туши гранатометов...
    — Бери, что нравится. ... Подвал больницы во всей видимости был когда-то объектом двойного назначения. Толстые каменные стены, окна-амбразуры, конусом расширяющиеся кнаружи — это был самый настоящий дот. И сейчас двое в нем бок о бок сдерживали атаку за атакой лучших бойцов Страны. Потеряв одного или двоих, альфовцы закрепились в прибольничном кафе и расстреливали здание с дистанции.
    — Сейчас попробуют проломить перекрытия. Готовь подствольник. Сверху грохнуло, огненная струя кумулятивного взрыва прожгла потолок.
    — Давай! — граната улетела в остывающую дыру раньше, чем оттуда успели прислать какой-нибудь осколочный сюрприз. Спецназ попытался зайти с тыла, но тут их встретил Анастасян с пулеметом, направленным внутрь подвала. Запас патронов был практически неограничен, и идея нападающих отпала сама собой.
    А наверху, в операционной, под свист пуль шла операция. Медсестер не было видно, стояли одни врачи.
    — Шить. Завязывай. Ножницы. Шить. — Старый врач, казалось, помолодел лет на сорок. Он был из того поколения, что бросили на фронт сразу после четвертого курса. Вернувшись, студенты сели на пятый, с жадностью глотая теорию, цену которой узнали на деле. И нередки были разговоры типа: "Профессор, а почему вы говорите, что операции на сердце невозможны? Я сам сделал три такие под Курском".
    Наложив повязку, хирург стянул маску и тихо сказал: "Ну, вот и все. А теперь сдаемся". Они выходили с заднего хода, выкатывая больного, и казалось, почетно отступает гарнизон крепости. Больше живых больных в здании не оставалось.
    А двое сжались в углах и отстреливались, как загнанные звери. Они не могли двинуться с места — пыльный воздух расчертили во всех направлениях лучи лазерных прицелов. Психологический эффект их был таков, что нередко даже стрелять было необязательно — враг сдавался без боя. Но не эти двое. Роберт палил наугад из подствольника, Вардан кидал в окно лимонку за лимонкой, не давая приблизиться. ... Вначале был ветер, потом отдаленный рокот превратился в оглушительный рев. И вжавшийся в стену Вардан увидел, как, зависнув невысоко над землей, готовится к ракетному залпу боевой вертолет Ми-24 "Крокодил". Но за секунду до того, как ракеты сорвались с места, он дотянулся до гранатомета и, не целясь, выстрелил в окно. Помещение наполнилось едкой гарью, земля содрогнулась от удара и взрыва. Стало жарче, но подвал вдруг показался просторнее, чем минуту назад — куда-то исчезли снайперы. А потом до сознания дошел неумолчный гул — к больнице шли танки.
    Памфиловцев было 28. "Тигров" — 30. Здесь соотношение было хуже: на двух мальчишек Страна бросила десять Т-72. И двое дрались. Один за другим замирали бронированные монстры, и не от силы двоих, просто так было и в Берлине-45, и в Будапеште-55 и в Грозном-95 — танк на улицах города превращался в мишень для гранатомета. Оставались последние три, когда налетел чудовищный свист грохот, мир затрясся и превратился в огненный ад. Потолок обвалился, похоронив под собой полподвала. Штурмовик заходил на второй заход.
    — Роб, прикрой, — бросил Вардан и стал в полный рост к амбразуре. В руках у него было лучшее оружие двадцатого века, размноженное в сорока миллионах экземпляров, попавшее на гербы и флаги мира — автомат Калашникова. "Бронебойные, не подведите", — взмолился Волк. Атакующий на бреющем штурмовик — это страшно. Вот он приближается, растет на прицеле, каждую секунду может ударить второй залп — на этот раз без промаха. Вардан сосредоточился. Ничего не имело значения: ни крупнокалиберные пули танковых пулеметов, разносящие все вокруг, ни стон разваливающегося под орудийными выстрелами старого здания, ни огненная вспышка, перечеркнувшая один из танков. Вот другой давит машину, подставив брюхо, и бессильно замирает. Но все это было на заднем плане. Смысл жизни заключался теперь в черно-красных пулях.
    Он стрелял с левого плеча, раскаленные гильзы летали перед глазами, пороховая вонь била в нос — пока автомат не перестал биться в руках. Залпа не было. А потом раскололись небеса и горящие обломки посыпались на Город. Последний танк торопливо отступал. Наступила тишина.

    Вардан смотрел в окно. Повсюду громоздились догорающие танки. Дальше перепаханный вывороченный прибольничный сад. Они сидели там студентами. Там он встречался со своей девушкой. Остроумной, красивой. "Потом она стала шлюхой". А за деревьями вдали вставало багровое дымное зарево. Вардан не знал, что-то горит его институт. Под ногами чавкала вода из пробитых труб, стены исклевали сотни пуль. "И все это сделали мы" — подумалось с гордостью.
    — Вард, мы победили!
    — Вроде того. Плакали мои чипсы.
    — Вард, а с чего ты так?
    И Вардан Рштуни рассказывал. Он рассказывал историю этих дней, все, от начала до конца — будто завещал свою память.
    — Я надеялся, что никто не догадается искать меня здесь. Мне просто нужно было пересидеть сегодняшний день, ночью я бы ушел. Видно, они восстановили мою регистрацию. Самое обидное — единственный, кто способен на это, хакер номер один в этой стране — я знаю его. Хороший мужик, просто сейчас он в армии. Выходит, нашелся у них кто-то достаточно crazy.
    — Вард, смотри, что это?
    Напрямик, обходя лужи горящей солярки, беззаботно шагал к ним парень — невысокий, в свободной одежде. Закатное солнце било в глаза, мешало, но можно было различить его умное, серьезное, очень сосредоточенное лицо. Роберт оглянулся на Вардана и поразился, как сразу окаменело лицо того. В глазах застыла страшная тоска.
    — Волкодав. А я и так очень устал.

    Саратовская спецшкола контрразведки была создана в 1940 году. Целью ее выпускников — на жаргоне СМЕРШа — "волкодавов" — являлось "достижение захвата живым сильного, хорошо вооруженного и оказывающего активное сопротивление противника ". Тогда их учили не только стрелять по-македонски и безошибочно реагировать на любые действия противника, но и с первых же секунд подавлять его психику. С того времени прошло более полувека, любая информация по этой школе была глубоко засекречена. Известно лишь, что подготовка единственного волкодава Страны обошлась ей дороже боевого самолета "Мираж", а возможности его намного превосходили возможности человеческие...

    — Ты этого боишься. Ха! — Роберт выставил в окно автомат, но раньше, чем он успел нажать на спуск, парень исчез с прицела, пуля сбоку ударила Анастасяна в плечо. Потом взорвался бензобак последней уцелевшей на парковке машины. Вардан отвел взгляд всего на секунду, но этого было достаточно, чтоб ситуация изменилась радикально. Его единственный друг валялся на полу с простреленными ногами, а волкодав оказался в подвале — по прежнему темный силуэт на фоне Солнца, вооруженный двумя пистолетами. Казалось, каждая часть его тела живет своей жизнью, движется отдельно, ни на секунду не оставаясь на месте, в каком-то нечеловеческом танце. Иногда это была грациозность кобры, иногда — стремительность богомола, иногда — непредсказуемость пьяного. Восемь раз Вардан стрелял в него в упор — мимо. А потом пистолет вывалился из руки, выключенной пулей в плечо, еще две пули впились в стену впритирку к ушам, горячий ствол грубо ударил в лицо. Хрустнули ребра, Вардан завопил от немыслимой боли в заломленных руках, от собственной беспомощности. Вкус крови во рту, запах пороховой гари, унижение, боль. Волкодав заорал: "Я убью тебя, сука! Предатель! Твою семью мы уже взяли, твою бабу тоже. Я имел ее! ". В висках застучало. Он почувствовал, как мозг заволакивает темное бешенство, почувствовал, что сейчас сорвется в слепой ярости, как бык на корриде. "Пропадаю" — мелькнула мысль.
    Три выстрела прозвучали очень сухо. Анастасян — залитый кровью, лежа, стрелял в упор. Волкодав пошатнулся, повалился на Вардана. И вдруг, разом вывернувшись, выстрелил из обоих пистолетов в лицо распростертому на полу человеку. Но за эти секунды Вардан успел доползти до темного угла. " Вечная память! " — билось в мозгу. Он вцепился левой рукой в рукоять пулемета и стрелял без остановок. Солнце зашло и волкодав стал отличной мишенью на фоне розовеющего неба. Его кевларовая одежда вполне защищала от пистолетных выстрелов, но от бронебойных пуль — вряд ли. В невероятном темпе он исполнял свой смертоносный танец среди пуль, то и дело стреляя из пистолетов. Но и Вардан нащупал его ахиллесову пяту. Безжалостные серые глаза вбирали в себя весь мир и в то же время не смотрели никуда. Стволы находились в постоянном обманном движении. Но вот кончик носа — всегда за секунду до выстрела он указывал линию огня. Главное было не оказаться на ней. Это было очень трудно, скорость движений волкодава была такой, что его еле удавалось удерживать в поле зрения. Но игра стоила свеч, потому что теперь уже он начинал нервничать. "Долго так не продержаться. Максимум еще полминуты" — думал мятежник, наблюдая, как по-кошачьи гибкая фигура с непостижимой быстротой мечется по подвалу, припадая к полу, взлетая к потолку, уходя с прицела в темноту и неотвратимо приближаясь. "Ни малейших признаков усталости" — отметил Вардан, чья каждая мышца молила об отдыхе. Превозмогая адову боль, он перехватил пулемет раненной правой рукой, а левой вынимал из ящика лимонки, зубами рвал чеку, держал секунды три и кидал в волкодава. Они взрывались в воздухе, осыпая подвал осколками. Потом патроны кончились, гранаты тоже. В подвале не оставалось ни одной целой лампы — темнота и дым. И именно оттуда, из мрака и звенящей тишины на Вардана обрушился первый сокрушительный удар. Выстрелов не было. Была жестокая расправа сильного над слабым за минуты пережитого страха. Вардана забивали. Его вбивали в стены, ломали кости, крошили лицо. После очередного из ударов он отлетел в угол и замер. Он понимал, что сейчас умрет, и это было даже приятно, приходил долгожданный покой. Ничего не хотелось делать. Рука бессильно шарила вокруг. Открытая сумка, фотоаппарат, пистолет Макарова с последним патроном, книги, и, перед самым лицом — фотография. Диана над Озером. Он попытался дотянуться до нее — на прощание, но армейский ботинок втоптал дорогое лицо в жидкую грязь. Волкодав стоял над поверженным Волком, готовясь нанести последний удар.
    И тогда снизу ударил по глазам ослепительный свет мощной фотовспышки. Это длилось всего долю секунды — выхваченный из мрака волкодав — из-под разодранного в клочья кевлара — блестящие бугры мышц. Насмешливый изгиб тонких губ. Черные дыры зрачков. И руки, застывшие на десантном ноже. И тут же из темноты ударил выстрел. Долгий, долгий вой смертельной боли и тоски был ответом ему. Потом — глухой стук.
    Пошатываясь, Вардан потащился к окну. Болело все тело, тихо капала кровь, заливая разорванный грязный халат. А к дому приближалась "Альфа" и крыть было нечем. Патроны кончились, и зеленный ящик был пуст. Тяжело дыша, вцепившись здоровой рукой в раму, Вардан стоял в проеме и просто смотрел. И под его взглядом профессиональные убийцы, ладонью перерубавшие кирпичи, застыли на месте, а потом попятились. Без единого выстрела прославленная "Альфа" позорно бежала в страхе перед одним-единственным раненным, безоружным человеком, впервые взявшим в руки оружие четыре дня назад. Победителем. Лучшим стрелком Страны.
    Двор опустел. А потом Вардан услышал далекий звук и понял, что недооценил-таки силу человеческой трусости...

    Попытка Волка оттянет войну на два года. Потом война все-таки вспыхнет, но два года дадут шанс Артуру Даяну. Даяновский прорыв остановит войну, но покончит с ней, изменит этот мир другой человек. Вардан Рштуни был прав — он пойдет далеко. Мать даст ему знания павшей цивилизации, даст все, что знает сама, научит стрелять из всех видов оружия, но главное — она воспитает его свободным. Не сможет научить его лишь ненависти.
    В будущем его назовут Учителем.

Эпилог

    Диана. Месяц спустя.
    Жизнь потеряла смысл. Она была не черной и не белой — пасмурно-серой. Она ходила куда-то, что-то делала, работала, но в этом не было смысла. Нужно было прожить день просто, чтобы забыть о нем. Днем было не так плохо, как по вечерам, и особенно, в звездные ночи. Тогда возвращались воспоминания. "Удача с нами". "Я вернусь". "Человек свободен". "Мир Полдня — пока он есть, человека нельзя сломать". И еще тот страшный вечер, когда она сидела с ногами на диване и слушала историю человека, в одиночку дравшегося против страны и победившего.
    "А потом больницу издалека расстреляла тяжелая артиллерия" — так кончался этот рассказ. Официально сообщали "Ведется опознание" — это значило, что любимое тело, любимое лицо разодраны в клочья.
    Тяжелее всего были письма — те, которых он так ждал. Приглашения учиться в лучших университетах мира — ему так хотелось побывать за горизонтом. Предложения работы — а ведь всю жизнь он мучался от безденежья. Просьба разрешить выпустить диск с песнями — теми, которые никто не хотел слушать. Письма друзей, по которым он так скучал. Вдруг оказалось, что Вардан Рштуни нужен как воздух, и всем сразу. "Оценили", — горько думалось ей, — "почему так поздно? Всего бы на месяц раньше... ".
    А потом было еще одно письмо — от него. Он писал, что любит, скучает, скоро приедет... Свет погасшей звезды.

Эту нашу осень
Никогда не возвратить
Будет боль нам всякий раз
Октябрь приносить
И в окно печально моросить

    Вдруг вспомнилось: давным-давно они были врагами, а однажды, когда ему было очень плохо, он попросил пригласить к себе ее. Как-то она спросила, это была шутка? Тогда он ответил: нет, просто когда человека предают друзья, у него не остается никого, ближе врага.
    И опять вечер. Она сидела за столом и бесцельно катала по нему ручку. Невидящий взгляд был устремлен за окно, вслед опадающим листьям. В дверь позвонили. Она не пошевелилась. Из коридора ее окликнули: "Диан, к тебе Анастасян какой-то".
    Дверь с хрустом распахнулась. Он стоял на пороге — лицо в багровых шрамах, одна рука в гипсе, во второй — костыль. Худой, одежда с чужого плеча. Но золотой солнечный лучик играл непокорным вихром, но озорной огонек весело сверкал в глазах. А потом такой родной голос сказал просто:
    — Так-к. Я вернулся.

Налбандян Карен «Попытка Волка»