Налбандян Карен
«Орфей»

    Тропа петляет и карабкается вверх. Под ногами шуршит мертвая земля, на которую тысячи лет не упало ни капли воды. Кое-где — хрупкие высохшие стебли давно вымерших трав. Вдали в призрачном здешнем свете — развалины городов, названия которых никогда не касались человеческого уха. А впереди...
    
    ... У меня была Команда. Мы были молоды, жестоки, знали на все один ответ — верный острый клинок. Хорошее было время— свобода, равенство, братство. Сами командовали, сами дрались, сами сидели на веслах. И попробовал бы кто усомниться в нас. Нам говорили — невозможно пройти на корабле через Суэц — но мы пронесли его через пустыню на своих плечах. Нас было так мало — против целой страны — но мы были аргонавты — лучшие из лучших — и мы победили, добыли для кого-то Золотое руно. Только не поняли, что сокровище у нас уже было — наша дружба. Когда ты верил другу, как себе, когда ты — это он, а он — это ты. Где они сейчас? Как получилось, что они встретились в дюжине войн? И где они сейчас — некоторые добились тронов, большинство бродит по здешним лугам. Только я — ни дома, ни семьи. Голос корабля "Арго". Орфей.
    
    ... У меня была любовь.
    Если красота Елены была огнем, бросавшим людей в кровавые войны, наполнявшим мышцы грозным весельем, сделавшей железного вождя из мирного философа Париса... красота Эвридики была другой, она несла душе мир и покой. Ромео и Джульетта, Берен и Лучиэнь, Оливер Бэррет и Дженни Кавиллери — это в будущем. А первой была любовь Орфея и Эвридики. Он пел людям о ней, о своей любви, о доме, где тепло и всегда ждут тебя. Это были простые слова, но они были сильнее всех соблазнов сирен.
    И я вернулся домой. У нас была впереди вечность счастья, но в конце стояло двоеточие змеиных зубов — на побледневшей загорелой коже.
    И все...
    ... Найти дорогу сюда — это было просто. Есть север и юг, запад и восток, и реки впадают в моря — но это — география мира живых. Если же пойти дорогой мертвых — то продолжением любой реки в любом из миров будет бесконечная река смерти. А в конце любого пути — горной тропы, Аппиевой дороги или скоростного шоссе всегда окажется белая скала Тенара. И еще будет бесцветный пустой голос перевозчика Харона:
    — Нет.
    Орфей встал с колен. Больше просить не имело смысла. И тогда в крови закипело знакомое слепое бешенство. Любой из героев, впав в такое состояние, изрубил бы ближних и дальних, виновных и невиновных — и остыл бы. Геракл совершил бы подвиг — и покорился воле богов. Рука привычно потянулась к поясу, легла на до блеска отполированный гриф — и родилась песня. Это был плач по погубленной красоте, вопль смертельно раненного, стон страшного одиночества. Потом поднялись ненависть, ярость, протест против несправедливости равнодушной судьбы. И, наконец — вопреки всему мрачные просторы услышали гимн вечной бессмертной любви.
    И услышав эту песню, угрюмый лодочник Харон вдруг вспомнил бескрайний простор океана, блеск солнца на волнах, соленые брызги в лицо. И распрямилась согнутая тысячелетиями спина гордого капитана.
    Рассмеялся Тантал, узнав, что терзающие его жажда и голод существуют лишь в его воображении.
    А Сизиф вдруг понял, что оплачены все долги, и нет силы, способной заставить его продолжать свой бессмысленный ненужный труд — лишь тень страха смерти.
    И призрачные кулаки великих героев обретали вполне реальную плотность.
    Каждый из них впервые осознал себя человеком Разумным.
    И тогда прокатился по всему царству мертвых спокойный ровный голос:
    — Отныне вы заслужили право говорить богам "нет".
    Старый Ник, Асмодей или Аид — имена неважны — он был воплощением всего, что абсолютно неприемлемо для живого. Зрачки его — черные дыры, где покоились миллионы могучих цивилизаций, память их взлетов и падений — смотрели прямо на человека, и тот чувствовал, как сгорает тело, как горячим потоком уходит из него жизнь от одного только этого взгляда. Но он не опустил глаз. Прошло пара секунд, стоивших десятилетий. А потом Орфей увидел загадочную улыбку, запечатлеть которую будет дано лишь величайшему гению человечества.
    Смерть смотрела на него, как смотрит взрослый на внезапно повзрослевшего ребенка.
    -Говори.
    -Поклянись, что выполнишь мое желание, что отдашь то, что мне нужно!
    -Выполнить твое желание, или дать то, что тебе нужно?
    -Мне нужна только Эвридика! Верни ее, ты, воплощение зла!
    -Вы субъективны. Вы называете злом то, чего не можете понять — но может это и делает вас людьми. Что ж, с сегодняшнего дня я могу только советовать тебе. Иди, но помни — позади нет ничего.
    
    Тропа петляет и карабкается вверх. Под ногами шуршит мертвая земля, на которую тысячи лет не упало ни капли воды. Кое-где — хрупкие высохшие стебли давно вымерших трав. Вдали в призрачном здешнем свете — развалины городов, названия которых никогда не касались человеческого уха. Впереди узкая спина бога обмана. Нет ни земли, ни неба — лишь пыльная бесконечная дорога. На душе пусто.
    Я вернул свою любовь — почему же так муторно на душе? Я победил — но отравлен смертельно.
    После того, как говорил с ним, после этих глаз — как я смогу верить в добро, любовь, дружбу, преданность. Сомнение — сомнение во всем. А Эвридика?
    Гермес, не поворачивая головы, бросил — "Не оглядывайся, забыл? ".
    Страшное напряжение последних часов спадало. Давала знать о себе усталость. И сомнение — все сильнее грызло его. Эвридика — какая она сейчас? Останется ли она прежней — веселой, живой — перейдя черту, которую не переходит ниКТО? Да вздор — пустое суеверие невежества, все нормально, она идет позади. Но какой была она на самом деле, сколько времени он знал ее, сколько времени они были вместе? И любил ли он человека — или придуманный образ? И вот тогда-то сомнение выпустило на свет темный первобытный ужас. Кого я вывожу в мир?!! Эвридику или... В ушах стучала древняя жуть сказания о Пандоре. Безумный страх колыхнулся удушливой волной и захлестнул сознание в тот момент, когда вдалеке забрезжил солнечный свет.
    Он обернулся.
    
    Орфей сидел на берегу реки. В волосах прибавилось седины, жестче, острее стали черты мрачного неулыбчивого лица. Доспехи — в свежих вмятинах и царапинах — облегали непомерно широкие плечи. Он давно уже жил по законам этого мира. Много лет никто не слышал его песен. Он зарабатывал свой хлеб мечом — еще один воин-наемник беспокойных времен.
    Он не любил вспоминать, что было, когда он обернулся. Все кончилось сразу — любовь, талант, звездный час. Голос корабля "Арго" сказал свои главные слова и больше никому не был нужен.
    А по берегу с воплями шаталась пьяная толпа, на ходу теряющая остатки человеческого облика.
    Послышались крики, ругательства. Его заметили.
    Рука привычно потянулась к поясу, легла на до блеска отполированную рукоять меча. Было очень скучно — точно знать, что будет дальше. Невелик подвиг — разогнать толпу пьяных баб. Тело двигалось на автомате — как вдруг поднялась волна безнадежного отвращения. Вначале к этим полуживотным, потом к себе — каким он стал. И тогда он увидел путь, думать о котором запрещала все эти годы страстная жажда жизни.
    Меч скользнул в ножны, пальцы перебрали струны — и зазвучала музыка. В ней не было той магической силы, что останавливала на лету стрелы и заставляла плакать камни. Этой музыке вообще было суждено быть написанной тысячи лет спустя — но сегодня она пришла в мир — чтобы проститься с Певцом.
    Полетели камни. Один раздробил руку, второй порвал струны — все, кроме одной — но музыка не умолкала. Лишь разбитые губы шептали: Я иду к тебе.
    Орфей играл Реквием.
    

Вернуться на главную