Налбандян Карен
«Даяновский прорыв»

    Стихи Артура Даяна: Вардан Гаспарян, Карен Налбандян.

    Примечание: Это — художественное произведение. Все действующие лица и события — вымышленные.
Любое сходство с реальными людьми и событиями является случайным совпадением. (От автора)
    
    

1. Икэбана

    Я хотел бы иметь "Мерседес"
    Чтобы чувствовать пульс под капотом
    Чтобы лунным шоссе — до небес
    По волшебным мирам — метеором
    Я хотел бы иметь "Мерседес"
    
    Я хотел бы быть птицей такой
    Чтобы в небо, где боги и души
    Чтоб огромный весь мир — под крылом
    Чтобы ветер и солнце и тучи
    Я хотел бы быть птицей такой
    
    А еще я хотел бы любить
    Я б за желтый букет продал душу
    Чтоб в бездонных глазах твоих плыть
    Чтобы просто к тебе прикоснуться
    Боги, как бы хотел я любить
    (Артур Даян)
    
    Она была непохожей. Высокой стройной, прямой — с фигурой фотомодели и гордо поставленной головой — среди людей, согнутых тяжестью будней. Безукоризненный вкус в одежде — посреди всеобщей серости. Потрясающей красоты лицо, медальный профиль, высокий лоб, тонкий, горбинкой нос, волосы — воронова крыла. Тихая непостижимая улыбка — чему-то своему, внутреннему. И в тонких пальцах — желтые, красные листья.
    "Красивая икэбана" — вырвалось у него. Огромные, неправдоподобно-синие, очень серьезные глаза заглянули в самую душу. Но он не отвел взгляд. "Ты так думаешь? " — даже акцент был незнакомым. "Да" — кивок. "Подожди, я — с тобой". "Кто ты? ". "Эва".
    Они шли — и ему казалось, что идут они так уже много лет, что знакомы были всегда. Он рассказывал ей историю старого Города. Эва слушала: "Зачем говорить, если можно молчать". Иногда одно-два слова — коротких и емких — свежая мысль. Так он узнал, что бывают идеи и безумнее тех, что приходят ему. Ему запомнилось: безлюдные зеленные аллеи. Флаги на ветру — шарик бицепса, перекатившийся под загорелой кожей, — когда Эва натягивала спортивный лук и разноцветные стрелы — ложащиеся в центр мишени. Узкий коридор — вдруг раскрывшийся в огромный зал — и гигантские фрески на стенах. Комната на четвертом этаже — где время навсегда застыло душной ночью 37-го. Башня — покрытая незнакомыми письменами. Напряженная тишина тысячелетий над Холмом — Крепостью Мертвых. "Люди не вернулись сюда. Жуткое место". Узкая площадка над Городом — за спиной ветер гудит в золотом шпиле-копье Древних.
    Потом был маленький скрипучий зал — концерт при свете свечей. Звенели струны, и звучали песни — простые и понятные слова. А в конце — кружилась в медленном танце удивительно красивая пара, и локон Эвы касался его лица. И бездонные глаза — то погруженные в себя, то искрящиеся смехом.
    Они расстались у высоких ворот.
    "Завтра будет новый день" — сказала она.
    
    

2. Начало дежурства

    Сожженное поле,
    Покрытое саваном снега -
    Ненужное сердце
    Есть ли на свете ветер,
    Что принесет мне весну?
    (Артур Даян)
    
    Завтра будет новый день. А сегодня дежурство. И надо быть очень осторожным — у всех врачей в отделении кроме меня — по трупу — так долго продлиться не может.
    Да. Я — врач. Меня зовут... хотя вряд ли кому-то что-то скажет мое имя. Разве что — читали пару рассказов — в газетах — типа "Республики" и "Нового времени". Да еще в Интернете — на "Виртуальном шансе" — www.kulichki.com/vrchance/. Работаю я в больнице, сижу сейчас на дежурстве и смотрю в окно.
    Справа на горизонте Араи Лер. Говорят, там есть озеро, куда мы много раз собирались съездить, да так и не собрались. Ближе — кладбище меж двух больниц, сбрасывающих туда отходы производства. Часто я смотрел на него из окна школы хирургов, когда ждал английского или французского: "Воронье на могилах, и нету людей".
    Ближе — дорога на радиологию, куда мне вообще-то стоило бы сходить, да только страсть как не хочется.
    Мне бы просто спокойное такое дежурство. Но дорога — как угрызение совести. Между кладбищем и дорогой — сакура. Японцы считали, что она символизирует мимолетность человеческой жизни — отцвели и облетели. Самое место. Зацветает Плато — весна.
    Прямо — больничный сад, потом мелкие домишки. (Извини, перебьюсь, девушка прошла — ноги от ушей растут — тихая смерть). Да, о домишках. Под новый год жители окрестные устроили пальбу — не хуже Сталинградской битвы. Еще не доходя до домишек — прибольничная стоянка. Сейчас пустая — а когда-то на ней стояла "Волга" х94-24АД — Летучий Голландец моей жизни. Не доходя до горизонта — каменные джунгли Авана, дальше граница Страны Цвета Хаки. А еще выше — голубые горы и белые облака. Здесь потрясающе красиво ранним утром — встречать восход.
    Налево — длинная дорога. Возможно, именно так — напрямик — пересекал Плато Мгер в день своей битвы с Богом.
    И уж совсем налево, у границы поля зрения...
    Тут дверь грохнула и без стука распахнулась. Показалась невообразимая харя: Глаза — косые, зубы — редкие, рост — метра два. Слюнявая пасть распахнулась на манер чемодана: "При-и-вет! ". Я пришел в себя и рявкнул: "Брысь!!! ". Харя исчезла. Местный дурик... Да, о чем это я...
    На этот раз под дверью поскреблись — тихо, но настойчиво. "Ну?!". Похоже, перестарался, потому что заходить вроде раздумали, — но все же решились. Бабулька марки "Божий одуванчик". "Сынку, я это, того, пирожков не нужно? С мясом, с картошечкой, с... ". Я изобразил живейший интерес: "Бабуль, эт все хорошо, а вот ботулину не забыла? ". "Ну, как же сынку, как же, положила ботулинчику, все в лучшем виде". "Не, бабуль, не надо". Н-да, сказано было отменно, в лучшем духе серых казарм — жаль, никто не оценит. А как мы прикалывались в студенчестве... Где вы, ребята? Нет вокруг никого, жизнь серая, и нет у меня никакого будущего тут — каждый день все то же беспросветное одиночество. И Эву я придумал — просто, чтоб не сойти с ума, и повесть эту пишу, как окно в какой-то другой, лучший мир... Да только, надолго ли хватит светлой мечты, когда вокруг одни сумерки?
    Врубил радио... Музыки не было — после того, как внезапно и необъяснимо в одну ночь сгорели три-четыре частных FMа, а остальные резко посерьезнели и точно уяснили, в чем заключается их гражданский долг в трудный для Родины час. Приемник помолчал, а потом утробным голосом загундосил: "... не в государстве, которое он основал, — там еще действует ордер на его арест по обвинению в попытке переворота, а нашем городе — и это несмотря на его слова о "тридцати тысячах жертв". Посреди Оперной площади — маленький памятник — присел на постамент большого. Это... ". Вырубил. У меня вообще аллергия на такие занудства — еще с Темных лет.
    Опять постучались. "Да? ". На этот раз, вроде, нормальный человек — молодой, интеллигентный парень.
    — Здравствуйте, доктор.
    — Здравствуйте.
    — А где профессор?
    — Ушел уже. А в чем проблема?
    — Да вот, видите ли, мне нужно сделать маленькую операцию.
    Папилломка какая-нибудь, наверное. Ну, такое я сделать смогу — прямо в перевязочной. Полезно будет — и руку набить, — да и в плане финансов.
    — Какую?
    — Мне нужно перерезать уздечку языка.
    — Зачем?!!
    — Мне нужно. Видите ли, я йог, и это нужно для упражнений. Я перерезал до половины, но дальше...
    — Покажите.
    ... Я его вышиб. С треском. Мужик на самом деле перепилил себе пол-уздечки безопасной бритвой. Это его проблемы — и не нужно делать их моими. Там сосудов до чертиков, перережешь — и под монастырь? Зачем?
    Боже, храни психов!
    
    

3. Men In Trenches

    Ты сказала — "люблю" — и звенела весна,
    И был свет абрикосовым цветом напоен...
    Все ушло. Боль прошла. Но вернулась луна,
    Та луна, что светила всю ночь нам обоим.
    (Артур Даян)
    
    "Боже, храни психов" — подумал Артур Даян¹. Был он толст, ростом не вышел, лицом — чуть симпатичнее макаки, а характером — так значительно хуже.
    "Потемкин" начинался с червивого мяса. Великая Французская Революция — с воплей заточенного в Бастилию маркиза де Сада. ФриЗон — начинался с поноса. А как не быть поносу, когда взрослые люди, институт кончали, пьют воду хрен знает откуда. Их оправдывало только одно — шла война, и другого питья не было. Можно было воспользоваться старым офицерским методом — C2H5OH — "красные глаза не желтеют", но не позволяло воспитание. Вот и валялись господа офицеры по койкам, и сотрясали понапрасну воздух. Артур был здесь единственным человеком при деле. Он их лечил.
    Война началась с полгода назад. Горячая Точка, погасшая, вроде, лет пять назад — вдруг вскипела огнем. Хуже всего, что никто даже не знал — почему. Обычные приграничные перестрелки, никогда не прекращавшиеся здесь, вызвали совершенно неадекватный ответ. Время будто отмотали назад, — и полузабытый кошмар стал реальностью. Новости с фронтов, похоронки. Граница, и раньше-то не особенно проницаемая, закрылась совершенно, молодых — и не очень — парней хватали прямо на улицах. Артур нервно потрогал ключ, висевший на шее. В тот день он так и не смог вернуться домой. На обратном пути к нему подошли три мужика в хаки — "Крысиный патруль". Предложили пройти. Он и прошел — прямиком до Точки. Тут ему дали в зубы лейтенанта² и послали врачом в МПП, в глухой малярийный район — на стыке трех границ.
    Конкретно сейчас он осматривал солдата. Солдатик — метр с кепкой, был недокормлен, грязен и до крайности несчастен.
    — Как это случилось?!! Ты — симулянт!!!
    — Встал на табуретку... Закручивал лампочку... Поскользнулся... Упал на ложку... Головой...
    — И так пять раз?!! Ты меня за кого считаешь?! Ты, *****, или ты сейчас говоришь, кто тебя... или ****!!!
    — Встал на табуретку...
    — Пошел отсюда! — Артур, остывая, обернулся, — пять вдавленных переломов черепа — избили, и не говорит сукин сын, кто. Иногда я себя тут ветеринаром чувствую. А о чем это вы?
    — Да, вот, говорим, домой хочется.
    — И что? Предложения? — если б только они знали, как хочется домой ему! Обратно, в нормальную человеческую жизнь, к Эве...
    — Да вот, говорим, автоматы есть — взять, пробиться за кордон... В Иране, говорят, очень неплохо.
    Артура передернуло. Хотя нет, вокруг только свои... но все равно... и у стен есть уши.
    — И что? Женщин в паранджах не видели? Чем вам здесь-то хуже?
    — Да нет, ты послушай, оттуда попросим политического убежища, мотнем в загранку... Тут у всей Точки настроения такие.
    Сказать или нет? Он-то думал об этом уже много дней, и у него были идеи. Эх, а что может случиться хуже того, что есть?
    — Вот вам вопрос — кто видел коренного жителя Точки?
    — Я!
    — И я! Президент наш, маму его за ногу многая лета...
    — Я не прикалываюсь. Да, в Городе их до хрена и больше — на крутейших машинах, в крутейших ресторанах, с крутейшими девочками... нашими девочками, между прочим. А здесь видел кто-нибудь коренного жителя?
    Повисло неуверенное молчание. Пока его догадки подтверждались.
    — Разъехались. А сейчас Точка набита военными. Нами. Значит население Точки — это мы. И у всех настроения те же. И не думаю, что эти умные мысли приходят в голову сейчас только нам. Это наша страна — надо завоевать ее — и жить.
    Теперь решалось все, — если его поднимут на смех... значит он того заслужил. Артур напрягся. "Ну? ". Смеха не было.
    — Нас сметут. В два счета.
    К этому он был готов:
    — А где вы видели, чтоб в двадцатом веке победили бы тех, кто обороняются в горах? Афган, Чечня...
    — Это не наши горы. Мы тут сами чужие.
    — А где вы видели, чтоб демократия проигрывала феодализму?
    — Так нет у нас пока никакого государства — ни демократичного, ни феодального...
    Так, они спорят, значит — согласны.
    — Мужик, ты чей друг — мой, или президента?
    Народ расхохотался. "Боже, храни психов" — подумал Артур. Самая естественная мысль — просто досидеть до дембеля пока не пришла в голову никому.
    — На самом деле, по мне, так лучше мочить тех сук, кто наверху, а не этих несчастных.
    Горло пересохло. Реакция была рефлекторной:
    — Солдат! Солдат, мать твою! Ты, ***, пойди, ***, и принеси мне воды, ***!
    Поймал на себе взгляды и рассмеялся:
    — Вот почему нам и не хочется что-то менять. Быть рабовладельцем — это даже приятно, — с естественной мыслью было покончено. Всем стало невыносимо стыдно. Артур хотел сказать еще что-то, но его окликнули:
    — Доктор, вас зовут.
    
    

4. Сантехник

    Садовник пришел
    И чистит, мужлан, свои ноги
    Средь вишен в цвету...
    (Артур Даян)
    
    "Доктор, вас зовут". Дежурство началось. Проблемы, собственно говоря, не было — у нескольких больных засорились катетеры. Требовалось лишь прокачать их. Работа легкая, но научности — никакой. Работа сантехника. Единственное вводное — перевязочная закрыта, а сестер не видно. Ну, да что нам — все необходимое есть у больных — включая даже стерильный материал.
    Больной — ветеринар. И прокачать его катетер все никак не получалось. Однако же — всякий труд вознаграждается. Как говорится, "моча — радость врача". Хоть поспит человек.
    Вернулся в ординаторскую. Попытался позвонить кому-нибудь — дохло, с утра телефоны глухо молчат. Повесть движется. В некоторой степени — автобиографическая. Я ведь и сам чуть было не загремел в армию. Один момент война казалась совершенно неизбежной, и я начинал думать, что и закончить институт мне не дадут. Однако после сентябрьской пальбы все как-то само собой рассосалось. Видел я этого Вардана Рштуни в институте — он, кажется, был ординатором, вместе стипуху получали. Длинный такой мужик, вечно встрепанный, и взгляд потерянный. Кто бы подумал... Сижу я, значит, дома, вечер — вдруг выстрелы, взрывы, потом вообще, как будто третья мировая началась. По улице танки наверх прут, самолеты, вертолеты на бреющем... А когда они стали лупить из пушек по площадям... Словом, Первую больницу, парк, да и весь этот квартал — перемешали с землей. А от Института осталось только здание старого анатомикума. И правильно, это единственное, чего было бы по-настоящему жалко. Все остальное — туда ему и дорога... сколько раз я вспоминал тамошний уровень обучения. Словом, наши так напугались, что собрали вещички и смылись... Какого хрена я вернулся?! Собственно, технически это было просто. Две-три взятки, чтоб обезопасить себя от военщины. Получить лицензию в Стране, после того, как сдал жуткий бхинат-а-ришайон рофуи³ — тоже пара пустяков. Шеф — золотой человек, устроил на работу. Но вот зачем?!
    В дверь постучались. Ветеринар с женой. Принесли лаваш, фруктов — "Угощайтесь, доктор". Мужик резко почувствовал себя лучше и решил поболтать за жизнь.
    "... Ведь эпидемия сибирской язвы в Стране уже начиналась. Мне тогда дали неограниченные полномочия. Я мог объявлять чрезвычайное положение, арестовывать, объявлять карантин... Целые стада посылал на сжигание... Не верил никому. Не спал ночами, все тесты делал своими руками. Несколько раз партии мяса конфисковывал прямо с базаров... Шел по деревне — люди из окон кричали: "Фашист! Тебе что, больше всех надо? Дай людям жить!!! ". Эпидемия не прошла. Меня послали наверх, дали хорошую работу... а через год это началось... ".
    Он рассказывал, а я думал: "Да, это тебе не Хэрриот. Там все было чисто и весело. Вот какая она, жизнь... Огнем и мечом".
    
    

5. Balagan⁴

    Этот поезд в огне,
    И нам не на что больше жать.
    Этот поезд в огне,
    И нам некуда больше бежать.
    Эта земля была нашей,
    Пока мы не увязли в борьбе,
    Она умрет, если будет ничьей.
    Пора вернуть эту землю себе.
    
    А кругом горят факелы,
    Это сбор всех погибших частей.
    И люди, стрелявшие в наших отцов,
    Строят планы на наших детей.
    Нас рожали под звуки маршей,
    Нас пугали тюрьмой.
    Но хватит ползать на брюхе -
    Мы уже возвратились домой.
    (Борис Гребенщиков)
    
    Огнем и мечом шла Родина на своих непутевых сыновей. Фронты трещали и разваливались. Насмерть держалась лишь укрепленная, как линия Маннергейма восточная граница, прикрывая Точку от интервенции. Но и ее защитники были всего лишь мятежниками, каждый час ожидавшими, что правительственные войска выйдут им в тыл.
    Запад Точки был оголен — и именно оттуда, по прекрасной четырехполосной автостраде — бывшей Дороге Жизни — рвались в Точку танки Министра. На их пути стояли только мальчишки, плохо вооруженные, голодные — и дравшиеся с отчаянием людей, которым уже нечего терять. Они засыпали, просыпались, стреляли и умирали... и, умирая, видели всю ту же бесконечную ленту шоссе — уходящую за горизонт.
    Из-за них, этих мальчишек и началось Восстание.
    ... Мальчишек пригнали в автобусе — необстрелянных новобранцев. Их встречал Атаман. Десять лет назад он был полевым командиром, вольным атаманом отряда самообороны. Ему не стреляли в спину. Его не разоружали на границе — вассала и правую руку Министра. Генерала. Но своих людей он не отдавал — никогда и никому. И сейчас, когда его человек лежал раненный на ничейной полосе — он спокойно бросал детей — весь автобус, чтоб под их прикрытием вынести своего. Так было всегда.
    Но не на этот раз. Человека звали Наири Унанян, и был он полковым писарем. Но это он сказал беспощадному Атаману — "Ты этого не сделаешь! ". Вместо ответа тот вынул пистолет и хладнокровно застрелил ближайшего солдатика. "Да?!". Тогда Наири Унанян вырвал у кого-то автомат... Крик: "Хватит пить нашу кровь! ", длинная очередь — в голову, вопли охраны — и спустя час вся Точка была в огне гражданской войны. А уже вечером того же дня с востока и с запада двинулись армии вторжения.
    Хуже всего, что у мятежников не было единого центра, и никто не знал что делать. Зато это прекрасно знал Министр. Его жестокость, решительность и железная воля решали все. Точку бомбили с воздуха. Точку расстреливала артиллерия. Сам он возглавил танковую колонну, штурмовавшую Проход. А в Стране по спискам брали заложниками родных и близких мятежников.
    Понемногу начинался драп. Драпало гражданское население, коего обнаружилось неожиданно много. Сдавались мятежники — и кто осмелился бы осудить их? Другие — толпами шли в Иран, — рассудив, что женщина в парандже — все же лучше, чем курносая и с косой. Керт — столица Точки — спешно эвакуировался в горы. Ходили слухи о парашютном десанте, о том, что Министр прорвал оборону Прохода, и падение Керта — вопрос часов.
    Вот в такой-то атмосфере смешной толстячок Артур Даян предлагал всем и каждому свой бредовый план. В лучшем случае, его посылали к чертям. В худшем — не слушали вообще. И ничем бы это не кончилось, если б судьба не послала ему навстречу человека, еще более чокнутого. Это был сапер, совершивший все положенные ошибки, неоднократно контуженный и ушибленный, и оттого психованный, как Тигра из мультфильма. Артур, как обычно изложил ему свои мысли.
    — Скажи, чего хочет Министр? — по опыту он уже знал, что чаще всего посылают на этом вопросе.
    — Власти он хочет, вот что! — рявкнул Тигра. — Свалить Президента и самому заграбастать все.
    — Точно! — "Неужели — то? " — А если ему придется выбирать межу властью и Точкой — что он выберет?
    — У-ю-у!!! — дальше излагать не потребовалось. Экс-сапер въехал с полуслова.
    — Мне нужен водила, я водить не умею. Автоматы у меня в Городе есть, план по дороге...
    — Поехали! Вон, смотри машина плохо лежит. А у нас она будет лежать хорошо, даже поедет.
    Когда они почти стартовали, какой-то мужик грудью лег на капот:
    — Эй, эй, это ж моя машина! Что вы делаете?!
    — Воруем, — невозмутимо отрезал Тигра.
    Мужик застыл соляным столбом и более никаких проблем не создавал.
    — Вот видишь, честность — лучшая политика, — сообщили с водительского сиденья.
    — Да, кстати — давай знакомиться, — спохватился Артур, — Артур. А как тебя зовут?
    — А тебе ответить честно, или не очень?
    — Давай честно, честность — лучшая политика.
    — Митридат.
    — Че-его?!
    — А вообще — Лева⁵.
    — Оч приятно. Только, Лев, ты учти — все в глубоком секрете.
    — Обязательно, я че, не понимаю?!
    Тигра прибавил газу. Радостный вопль сотряс окрестности: "Я убью эту сволочь!!! "
    
    

6. О крысах

    "Здорово, вредитель! "
    (Михаил Булгаков)
    
    Я убью эту сволочь!
    Заходит, значит, с полчаса назад дежурный врач:
    — Шалом, доктор, — прикалывается, скотина. Неужели мне не дадут покоя с этим?!
    — Ш'лом, — отвечаю.
    И начинает он мне мозги компостировать, насчет своего уважения, насчет Пушкина и Мопассана ("Как, вы не читали?!"), насчет своей диссертации по истории медицины в Стране с одна тысяча семьсот какого-то года. Зачем-то рассказал биографию Наполеона, переврав даты.
    Потом поинтересовался, как я сдавал лицензионный экзамен там, поахал, рассказал, что я гублю здесь свой талант, и что самое мне место в их отделении ("Зайдите, доктор ко мне в понедельник, я вас устрою" — "Спасибо, не надо"). И, в заключение, перешел к сути:
    — У меня срочное дело, мне нужно идти. Вы уже опытный врач, не всегда же вам вторым дежурным оставаться. Подежурьте за меня, если можно. Тяжелых больных нет, а я вечерком позвоню.
    — Да, идите, доктор, — налево, наверное, намылился. С этим делом мужик мужика выручать должен. Однако же, какой зануда! Это, вообще, два вида врачей: "знатоки" и "феодалы". "Знаток" знает все и обо всем — кроме медицины. А "феодал" — как дорогой шеф — не даст спуску никому, при случае может дать по морде, не станет в рабочее время рассуждать о "Войне и мире"⁶, но больному становится легче, уже, когда он входит в палату. А кто же я?
    В общем. А спустя минут двадцать вламывается сосед по ординаторской, — оказывается, он никуда не уходил — пил с кем-то наверху. Глаза безумные:
    — Снимай халат, сейчас врачей резать будут!!!
    — За что?
    — Операционная!.. Трое больных!.. На столе!.. Кислород — дерьмо!!!
    — Чьи больные?
    — Наших нет, один — верхних, другой — нижних, а третий — этого, "Доктора".
    — О, бен-зона⁷!!!
    Он ушел, а я снял халат и остался. А что еще делать? Драп был дикий — эвакуировались все — врачи, сестры, санитарки. Раз пять совались в дверь — "Чего сидишь, беги" — "А он дежурный" — "А-а... " — соболезнующее. Все это сильно напоминало "Титаник" — через пять минут больница — огромный корабль — была пуста. А я, значит, вместо Леонардо Ди Каприо — тем более, мы с ним в один день родились. Вот на такой-то случай директор соседней больницы не расстается с пистолетом. Мне бы тоже сейчас автомат.
    С автоматами этими вообще вышла странная история. Незадолго до отъезда написал я крутейший боевик. Пустил самиздатом по друзьям — на дисках — все одно — ни одна газета его бы не напечатала. А через пару недель подходит в Клубе мужик полузнакомый, и предлагает купить по дешевке два автомата. Сорок баксов за штуку, а у меня как раз больной хороший подвернулся. Словом, взял — пара Калашниковых, плюс несколько здоровенных жестянок с патронами. Я-то понимал, что тут нечисто, но тогда было по фиг. И вообще — мужчина без оружия — не мужчина. Вон, еще прадед учудил: заначил в подполе две трехдюймовки, не считая десятка "Максимов". Когда дом сносили, вся милиция города сбежалась. А я что, хуже?
    Но все равно... Я в глубоком дерьме.
    
    

7. Тот, кто подкрался незаметно

    И рассеется мрак, кровь впитает песок
    Каждый будет в тот день только сам за себя
    Будет пульс выбивать металлический рок
    И на наши вопросы ответит судьба. ...
    (Артур Даян)
    
    "Я в глубоком дерьме" — Артуру хотелось рвать и метать. Все было кончено. Гремела музыка, ревели самолеты над головой, а он сидел с бесполезным пистолетом в руках и не знал, что делать.
    А задумано было так хорошо! Пройти в Город. Повидать знакомые места. Зайти домой, взять автоматы — под длиннополые плащи. Пройти в музей на площади Хромого Марка. Спрятаться там. А утром... утром наступит тот, единственный день, когда Президент должен будет выйти на Площадь, к народу. День Независимости. Залитый солнцем белый портик скроет стрелков от снайперов, рев сверхзвуковых самолетов заглушит выстрелы. А там — ноги в руки — и в Точку.
    Поначалу все шло отлично. Лева-Митридат пилотировал, как молодой бог, во весь голос распевая песню про караван, который идет "из Ташкента в Ереван, и везет караван наш любимый план". Артур делил километры на 120 спидометра, и результат грел ему душу: "Через два часа будем! " — заорал он от полноты чувств. Лучше б ему этого не делать. Потому что Тигра бодро грянул припев:
    Анаша, анаша,
    До чего ж ты хороша,
    Тот, кто курит анашу-у-у,
    У того все хорошу.
    
    А грянув — не заметил черную кошку, возникшую на шоссе... Откуда она взялась там, среди гор и лесов — загадка, но рефлексы водилы сработали в самый последний момент. Вой покрышек, истошный удаляющийся мяв⁸...
    Они двинулись дальше, но песня звучала все тише и жалобнее... Артур встревожено обернулся:
    — Лев, что с тобой?
    — Голова, — был Тигра бледен, губа закушена и на лбу — капельки пота, — у тебя там ничего нет... анальгинчику?
    — Нет... Подожди, посмотрю в бардачке.
    Анальгина в бардачке не обнаружилось, зато нашлась одноразовая стопка для опохмелки — "Доброе утро! ". Пластиковый запечатанный стаканчик на 200 грамм. Лева одним махом опрокинул его, крякнул, посидел с минуту неподвижно, а потом без предупреждения рухнул лицом на руль. Прощально заныл гудок. Артур остолбенел, потом поспешно снял неподвижное тело с баранки, уложил на сидение, проверил пульс, рефлексы... Тут его и осенило: "Травматик! Столько черепно-мозговых травм, как тут не быть патологическому опьянению". Он аж застонал: "Идиот!!! Своими руками запортачить дело... Где же мои мозги-то были?! И что дальше?!! ". Пересел на водительское кресло. Что-то там надо было нажать, что-то параллельно отпустить, а дальше, как в компьютерной игре. Ну, совсем как в игре не получилось, мотор все издавал надсадный вой, машина то дергалась с места, и окружающий лес угрожающе бросался навстречу, то ползла улиткой, — но дело худо-бедно, а двигалось. Однако и этот кайф долго не продлился, — машина встала. Артур вылез, безуспешно подергал капот. Потом залез обратно, покопался в рычагах, за что-то потянул. После нескольких попыток щелкнуло, и капот открылся. "И что это нам дает? " — спросил Даян у окрестных белок, тупо рассматривая машинины кишки. Зачем-то поковырялся в аккумуляторе — единственно знакомой детали⁹ — контакт, наверное, был. Во всяком случае, искрило. Вернулся в салон. Там все было по-прежнему, громко сопел Тигра, а на панели управления... на панели управления бензин стоял на нуле. "Эврика! " — в багажнике нашлась канистра, каковую после некоторых усилий удалось приладить к бензобаку. Артур удобно уселся, лихо крутанул ключ, нажал-отжал. Мотор чихнул... чихнул снова... и сдох совсем. Да еще воняло от рук... чем угодно, только не бензином. "Ослиная моча! " — вспомнилось.
    Оставалось одно, искать тремп. Но вначале — убрать с шоссе машину. Полчаса толкания, сизифова труда, пота, крови из носа и грыж — и автомобиль скрылся в кустах, а Артур бодро зашагал по шоссе налегке, прикидывая, что если срезать здесь-там угол, то еще вполне можно успеть.
    Через часа два он, наконец, признался себе, что лучше было не срезать. "Топографический кретин! ". Вокруг — та же пересеченная местность, колючки, деревья, ЛЭП — и ни малейшего человеческого присутствия. Вдобавок, стало темнеть, а небо быстро заволакивали неизвестно откуда взявшиеся тучи. Единственная надежда оставалось на то, что любое направление в крошечной Стране выведет, в конце концов, на жилье.
    Надежда растаяла, когда дорогу пересекла бурлящая в темноте река. Дождь, до того просто моросивший, словно ждал этого момента, чтоб разразиться в проливной ливень. От общей безнадеги, Артур полез вброд и разом провалился по самые бедра. Ледяная вода прожигала насквозь, а струи дождя затекали за шиворот. Отяжелев от воды, Даян выбрался на противоположный берег, как и следовало ожидать, густо заросший крапивой. Что-то мешало идти, обжигаясь, он наклонился, и отодрал от штанины нечто холодное и колючее. Холодное немедленно впилось ему в палец. Артур взвыл от неожиданности, и уставился на... здоровенного рака. Уставился, чихнул и... расхохотался. Все это стало напоминать какую-то ролевую игру... "Что ж, сыграем! ", — сообщил он, высасывая мокрую клешню.
    Словом, в предутренних сумерках — промокший, голодный и оглушительно чихающий, Артур вывалился на окраину какого-то поля. Точно напротив стоял огромный тощий и злой бык. Секунду человек и полтонны говядины смотрели друг другу в глаза. Потом говядина устремилась в атаку. В помутившейся голове щелкнуло, и врубилась "Кармен". "Коррида! " — завопил Артур, удирая огромными скачками.
    В конце концов, удалось найти дорогу. Через минут пятнадцать в утренней тишине раздалось мелодичное цоканье, и появилась тележка с осликом. В тележке сидел меланхоличный дедулька. Даян голоснул, дедуля тормознул ишака. После непродолжительного торга стороны сошлись на сотне, и повозка возобновила свое движение.
    — Дедуль, — спросил Артур, — а есть у вас автобус до Города?
    — Що?
    — Говорю, автобус до Города — есть?
    — Есть, есть, как не быть... На базар, все едут, и Валод едет. Валод и возит...
    — А когда отходит автобус?
    — Що?
    — Говорю, когда автобус идет?
    — Да, када нада, тогда и идет.
    — А когда это?
    — Да мож уже и уехал.
    — Как уехал?
    — А можа и не уехал... Када народ наберется, тада и поедут.
    — А когда в селе будем?
    — А хто его знает... Мабудь, час.
    Тут ишак встал. Артур плюнул на все и рванул пехом. В ботинках чавкало, брюки прилипали к ногам, но вдалеке уже слышался гудок.
    Словом, на автобус он успел. В самый последний момент, вывалив набок язык ("Не с моими габаритами бегать по горам"), со стуком в дверь — но успел.
    В салоне блеяли овцы, трепыхались куры, проход забивали мешки и ящики, но дохлый ПАЗик шел вперед. Музей закрывался в пять, уже начинало казаться, что они успеют... когда мотор заглох. Водила сделал все положенное в таких случаях, движок выдал последовательность агонизирующих звуков и умолк. Валод развернулся: "Ну, братцы, вылезайте, толкать будем! ". Полчаса сопения и воплей: "Давай, давай, давай! ", сумасшедшего "А ну, заведется? ", и, когда умерла последняя надежда, мотор вдруг врубился.
    Уже на подъездах к Городу их тормознула ментура. Начался долгий и скучный торг. Артур уже поглаживал рукоять "Макарова" в кармане, но тут стороны пришли к консенсусу.
    ... Когда они прибыли на автовокзал, было без двадцати пять... Оставалось ловить такси, соглашаясь на любую цену. Без десяти, под вой тормозов, они были на месте.
    Касса.
    — Братец, извини, закрываем... Приходи после праздников... Не уйдет никуда музей...
    — Да поймите, (что б такого придумать?!) я с другом поспорил... Он говорит, что у вас есть снимок встречи Арама Хачатуряна и Сальвадора Дали¹⁰, а я не верю, — Артур представил вдруг себя со стороны: грязный, ободранный, мокрый, небритый — в общем, в натуре, леший.
    Кассирша тоже охренела от контраста:
    — Есть! Точно есть. Ладно, иди, но по-быстрому.
    Он шел по знакомым с детства залам. Бронзовая рапира 13-го века до нашей эры ("Смотри, Древний был гением. Бронза хрупкая, лезвие тонкое — но вдоль всего лезвия пущено ребро жесткости. Выходит, он знал сопромат? "). Лук, доспехи и меч ("Какое оружие! ". "Хорошее, особенно для 18-го века. Петр Первый, капитан Блад, Исаак Ньютон... а у нас — мечи" — это уже Грустный Поэт). И, наконец, любимое: дверь монастыря 12-го века. Богатая резьба, и вот, в углу... Человек входит в сад. Там его встречают орел, лев и вол. А над садом — звезда.
    
    Тебя там встретит огнегривый лев,
    И синий вол, исполненный очей,
    С ними золотой орел небесный,
    Чей так светел взор незабываемый.
    
    Увидев бронзовый котел черт знает какого века, Даян рывком нырнул, свернулся на дне клубком и заснул.
    ... И вот — утро. Пусть нет автоматов — игра продолжается. Пусть попасть на двухстах метрах из пукалки Макарова нереально, — а мы попадем! Загремела музыка, Артур прицелился... Пошли самолеты. Все взгляды, как и ожидалось, были направлены наверх, грохот стоял жуткий. Палец нажал на курок, и... ничего не случилось. Курок не поддался. Самолеты пролетели, Президент одобрительно помахал рукой и сказал что-то стоявшему рядом военному. А Артур тупо рассматривал сдохший пистолет. "Починить не успею. Да и не соображаю в этом ни хрена. Как же так? Скорее всего, проржавел ночью. Ну и что? Я глубоком дерьме".
    С безнадеги он двинулся по пустому музею. Витрины, лица, ржавые аркебузы... И тут — вспомнил. В зал Первой Республики его несло, как на крыльях. Портрет. Строгий серьезный взгляд. А внизу... Под стеклом, на бархате — "Маузер" Полководца. Рядом — письма из ссылки — "Здравствуй, любимая... ". "Оружие должно стрелять! ", — громко сказал Артур и хладнокровно разнес витрину. Рукоять удобно легла в руку. Тяжелый пистолет, немного похожий на знакомую М-16, приятно оттягивал руку. Один момент мороз пробежал по спине: а патроны? Но они тоже были здесь — две обоймы консервированной смерти калибром 7, 63. А сигнализация уже гремела, и отсчет шел на минуты. Деревянную кобуру-приклад Даян прилаживал уже на бегу. Он вдруг успокоился, будто почувствовав ободряющую руку друга на плече: " Не волнуйся. Все в порядке". Теперь все на самом деле было в порядке.
    Артур засел у окна. Тяжелая техника уже прошла, оставались только танки. Рев стоял адский, трибуна была как на ладони. "Прицельная дальность с прикладом — километр", — вспомнилось перед тем, как мягко спустить курок. Выстрела не было слышно — потонул в варварском грохоте парада. Пуля, ждавшая восемьдесят лет, сорвалась и начала свое движение через площадь.
    Президент упал совсем не по-киношному, а потом, в секунды — с трибуны вымело всех. Министров, генералов, чиновников. Но Артуру было некогда. Он пронесся через музей, на бегу выстрелом снес замок с оконной решетки, секунду поколебался на подоконнике ("Второй этаж, всегда боялся высоты") — и спрыгнул. Теперь главным было успеть смешаться с толпой и выйти из зоны оцепления. Он успел пройти не больше двадцати метров, когда его окликнули: "А'ртур! ". Сердце упало, но... так, "А'ртур", с ударением на первом слоге, его звал лишь один человек. Он обернулся. Радостно сияли синие глаза. "Эва! ". "Артур, откуда? ". "Эв, я только что ограбил музей и убил Президента¹¹". "Пошли".
    Дворами они прошли кольцо оцепления и оказались все перед теми же высокими воротами. "Подожди" — сказала Эва. Минуты три ничего не происходило, Артур уже не находил себе места. А потом ворота разъехались, и из них выехало чудище: всепроходный армейский джип "Хаммер" с затемненными стеклами. Единственная машина, которая вообще не может перевернуться. Дверца открылась: "Отдохни, у тебя был трудный день. Бутерброды на заднем сидении". "Подожди, такая машина... По-моему, во всей Стране она есть только у... ". "Да. Министр — мой отец". Остаток пути они проехали молча. Никто не пытался их задержать. Менты вытягивались и отдавали честь. Артур покосился: вид у Эвы был хмурый и высокомерный. Глаза — как черные дыры.
    Лишь дважды им пришлось съехать с дороги. В первый, чтоб забрать приходившего в себя Тигру ("Скажи мне кто ты... и я скажу, что я здесь делаю"). И во второй, когда вдали послышался рев танковой колонны. Министр возвращался в Город — брать власть.
    
    

8. Обход

    В проруби окна
    Вижу звезд колючие искры,
    Пью прохладную ночь
    И в хмелю тишины постигаю,
    Что жизнь — лишь капля росы...
    (Артур Даян)
    
    Я так и слышал скрежет зубов Министра-генерала, которому приходилось бросать все. И вполне понимал его. Писалось так хорошо, однако, 9 часов — время обхода. Очень не хотелось выходить, но — надо. Собрать статистику — сколько больных выписали, сколько приняли. Да и выяснить ситуацию. Опасливо выглянул — вроде тихо. Прошелся по отделению. Ветеринар спал. У остальных, в основном, все было спокойно. Только в конце коридора раздавались заунывные звуки. Я сунулся в палату. Дядечка собрал санитарок, родственников больных, и устроил публичное моление. "Братие, помолимся... ". Я постоял, постоял, плюнул и пошел. Балаган! Однако, если при больницах открывают молельни, в Антарктиде — храмы, если кропят святой водой космические корабли, а на субмаринах ввели должность штатного попа... так что же делать маленькому больному? Пусть молится, если хоть на процент от этого ему будет пользы. И вообще... кто бы за меня помолился? Не нравится мне все это, ох не нравится! Огромная больница, до хрена тяжелых больных — и два врача — я и реаниматолог. А у того свои проблемы, забаррикадировался, небось, от жаждущих крови родичей.
    На хрен я вернулся? Мог бы ведь работать врачом за бугром, и горя не знать. Дурацкая ностальгия. А может, та просьба в самый длинный день — "Пусть за всех отвечу только я". Вот и работаю за кайф. Гражданин другого мира... да я всегда принадлежал Стране максимум наполовину.
    Обход подходил к концу. Оставалось только стоящее отдельно здание радиологии. С девятого этажа ночное Плато выглядело декорацией к "Собаке Баскервилей". Попытался вызвать лифт — звонок потерялся где-то в пустоте шахты. Грохнул ногой в дверь — тоже безуспешно. Дрыхнет где-то водила лифта. Водила лифта... нонсенс. Как будто сложно самому на кнопки жать. Как же я отвык от отечественного маразма!
    ... Холодный ветерок. Прозрачное ночное небо. Звезды... Едва заметной точкой проплыл спутник. От этого я ведь тоже отвык, там небо было мутным и красноватым. Тут я услышал шаги. Обернулся.
    Их было много, и питались они ампутированными органами. Раскапывали халтурные траншеи. Псы-людоеды. Кто сказал, что у собак нет абстрактного мышления? Есть, еще как есть! Во всяком случае, столько, чтоб установить причинно-следственную связь между халявным харчом и двуногими — в халатах и без. Из раза в раз на пятиминутках дежурные врачи жаловались, что псы смотрят на них по ночам дурным глазом.
    Вранье! Глаза были не дурные, а совершенно волчьи.
    
    

9. Псы войны

    Если ходишь по грязной дороге
    Ты не сможешь не выпачкать ног...
    (Артур Даян)
    
    А глаза были совершенно волчьи. Глаза псов войны.
    Говорят, язык доведет до Киева. Легенду о Команданте начал создавать болтливый язык Левы-Митридата.
    ... Когда они въезжали в Точку, Керт пал. Министр ушел и увел с собой половину оккупационного гарнизона — элитарные части. Это спасло тех, кто еще держал Восточную Границу. Дало шанс тем, кто ушел в горы. Но уже ничего не могло помочь защитникам Магистрали — Артур с болью смотрел на трупы мальчишек в хаки, разбросанные по обочинам, на залитый засыхавшей кровью асфальт. И некому было прийти на помощь тем, кого пускали в расход в эти минуты военные трибуналы в Керте. Остатки мятежников были рассеяны и деморализованы, каждый — только сам за себя.
    И вот на эту-то сцену въехал известный всей Стране "Хаммер". В горах его расстреляли бы непременно, если б не знакомый всем и каждому чокнутый сапер. Первое, что слышали окрестности, был его радостный вопль:
    — Ую! Мы замочили эту суку! Вот он и замочил — команданте Даян! Шеф, покажись народу!
    "Шеф" чувствовал себя неуютно. Он обнаружил, что выходившие из лесов отчаявшиеся люди видят в нем человека, который знает, что делать, и действует. Его победа была единственной их победой, и они верили, что он выведет их из этой дерьмовой истории. А он чувствовал, что вязнет в этой истории по уши. Хорошо же было рассуждать об исторических тенденциях и срезать противника удачной шуткой. Сейчас все было предельно конкретно: или они благополучно выкарабкиваются, или... кранты всем — и ему. А у него — ни идей, ни знаний, человек он глубоко штатский, только нелепое "Команданте" — для Тигры лейтенантские звездочки не вязались с красотой рассказа.
    Так начиналась партизанская война. Тогда-то Артур узнал, что такое жизнь в горах. Постоянная опасность налета. Бомбежки. Ночевки — каждый раз на новом месте, часто под холодным осенним дождем. Вечный насморк (кто сказал, что на войне не болеют?!)... А дальше — круче. Колонны. Засады. Трофейное оружие. Сожженные деревни, где побывал отряд наемников. Где не оставалось живых— только выжженная земля. Новые люди, входившие в его жизнь. Разрозненные отряды, банды, одиночки вливались в его армию. И что труднее всего — постоянная необходимость принимать решения, потому что все вокруг ждут ответов от тебя. Потому что ты отвечаешь за всех.
    А еще у него была Эва. Только здесь он узнал ее по-настоящему. И понял, что такое любовь. Гордая. Молчаливая. Но нежная и безоглядно преданная. Тонкие пальцы одинаково хорошо чистили печеную на костре картошку и владели снайперской винтовкой. Они общались без слов.
    А война шла, и закаляла их. Артур узнал, как поет в ночи скрипка, и научился ценить единственную книгу оказавшуюся в отряде: "Lord of Rings". Перестали пугать многокилометровые ночные переходы. Шмыгая носом, он разрабатывал планы, которые иногда срабатывали. Чаще гибли люди, и Команданте часами сидел, вцепившись в шевелюру, и напряженно думал, пытаясь найти очередную свою ошибку. А температура путала мысли, подступала слабость, хотелось домой, в мягкую постель... Но это случалось все реже.
    Спустя две недели Артур понял — пора. Цель — база гарнизона. Именно сейчас, пока обстановка нестабильна и Министр повязан ситуацией в Стране.
    В предутреннем полумраке к воротам Базы подъехали тяжело груженые КАМАЗы. Завязался, было, гнилой базар, но тут из-за угла с ревом вынырнул "Хаммер". Оттуда, как чертик из коробочки выскочил жирный штабной майор и с ходу накинулся на часового. "Ты, ****, что за **** барррдак ты здесь **** устроил на ****. Ворота! Быстро! ". "Н-но... ". "Какое "но"! Приказ Министра! Быстро! ". И солдатик не выдержал... А как тут выдержишь, когда сама система отучала низшее звено думать. Хамство открывало любые двери. Ворота распахнулись. "Хаммер" взревел и рванулся, КАМАЗы за ним. В караулке грохнула лимонка, а из кузовов уже сыпались партизаны.
    С высокого холма Эва смотрела на это в окуляр оптического прицела. В глазах сверкала холодная сталь. Сердце билось так же неторопливо и размеренно, когда она одного за другим снимала часовых... Радистов... Летчик почти добежал до Ми-24 ("Поднимет — швах"), когда под левой лопаткой у него остановилось красное пятнышко. Он упал всего в нескольких шагах от вертолета.
    А потом со всех сторон на Базу кинулись оборванные, озверелые люди.
    Командир гарнизона проснулся от грохота и взрывов. "Партизаны! Мать **** **** ***!!! Говорил же я! ". Полковник Васин прошел Афган от и до, и точно знал, что все кончится вот так. Но что он мог доказать Министру, рвущемуся к власти? Рывком вскочил, кинулся к двери. На пороге его встретил незнакомый майор. Форма смотрелась на майоре, так же нелепо, как бюстгальтер, и было б это даже забавно, не имей он в руке древнего, но с виду вполне исправного "Маузера". Полковник задумался на секунду и медленно поднял руки.
    Теперь, не теряя времени, надо было начинать операцию "Реконкиста". Артур заорал: — — Лев! Лев, где ты?!
    — Я здесь, шеф, — Тигра материализовался, будто из воздуха.
    — Вертолет вести сможешь?
    — Ую! А как же!
    — Ох, как бы я хотел верить, — пробормотал многострадальный Команданте.
    Мятежники размещались по танкам, переднюю машину повела Эва. Артур залез в башню, посмотрел по перископам, покрутил чего-то. Сверху раздался приглушенный мат, в окулярах появились угрожающие жесты. Даян высунулся из люка — на него обрушилось:
    — Ты че, совсем *****? — Пострадавшие, сброшенные стволом с брони, потирали ушибы и жаждали мести.
    — Ма-алчать, сволочи, — лениво рявкнул Команданте. — Поехали!
    Но обойтись без приключений не вышло — за вторым же поворотом на них вылетела колонна. Впереди — БТР, за ним — БМД, и КАМАЗы — такие же, как у них. Стрелять в упор из танка нельзя — разнесешь ствол. Все решал лишь человеческий фактор — кто первый сориентируется. И тут на Артура снизошло вдохновение — он высунулся и заорал во всю глотку. Вначале пошел малый загиб Петра Великого, потом:
    — Куда прешь, *** **** ***, ****? Отгребай, гад, отгребай!!!
    Хамство сработало и тут — БТР двинулся назад.
    — Давай-давай-давай!.. — командовал "майор" акушерским голосом, — Вот-вот-вот-вот-еще немного-еще чуть-чуть! От хорошо! Огонь.
    Земля дрогнула. БТР смело с дороги. В колонне заматерились на чистейшем русском. И тогда раздался хриплый вопль, полный невероятной ненависти: "Наемники!!! ". Дальше от Артура не зависело ничего — танки пошли вперед. Наемники дрались насмерть, слишком хорошо знали, что пощады здесь ждать не приходится. Им даже удалось подбить один танк, еще две машины столкнулись и потеряли ход. Но против лома нет приема — последние пятеро бросили оружие.
    К следующему вечеру все было кончено. Танки перемешали с землей карателей на равнинах. Мальчишки с гранатометами, возникавшие в городах, поджигали танки Министра в городах. А самой странной была реакция солдат. Они стреляли в спину своим офицерам, и поротно шли сдаваться. "Ведь боец из раба никакой" — усмехался Артур. Он лечил эту армию, видел ее изнанку... и он знал все ее слабости.
    "Вечер трудного дня", — думал он. Этот крошечный участок земли принадлежал им, мятежникам. Здесь, в этой свободной зоне их судьба зависит только от них. Так будет, по крайней мере, до завтрашнего утра. Завтра утром Министр узнает, что Точка потеряна. Он сделает все возможное, чтоб вернуть ее — любыми средствами. И у них есть только этот вечер и эта ночь, чтобы не дать ему сделать это.
    Граница — установить контакт.
    Укрепления Керта и Запада — восстановить, что осталось от Первой кампании.
    Трофейное оружие — распределить.
    Народ — накормить.
    Магистраль — проклятая Магистраль! — взорвать и заминировать.
    И т. д., и т. п.
    А еще — пленные. Их было очень много, и с ними требовалось разобраться возможно быстрее. У них не столько людей, чтоб еще караулить возможную пятую колонну. Строго говоря, все пленные делились на три категории: тех, кто хотел, чтоб его оставили в покое (выслать на юг, пускай их интернируют). Тех, кто собирался "мочить предателей" (в Страну, — но не раньше утра). И третья, довольно многочисленная — тех, кто требовал, чтоб ему тоже дали оружие. Как ни странно, к этим людям относился и полковник Васин — сильно злой на Министра. И это был подарок судьбы — единственный человек, который понимал в стратегии и тактике по опыту, а не из "Civilization"-а и "Вашего благородия" Ольги Чигиринской. В общем, пленные не были проблемой — за одним исключением.
    Бренчала гитара:
    Тебя продавали и предавали
    Купили в Лаосе — продали в Ливане
    Блестят в темноте озверелые лица
    Чечня и Афган — до сих пор тебе снится.
    
    Артур удивленно оглянулся. Прекрасные голоса пели про то, что:
    
    Прикажут "Направо" — стреляешь направо
    Но кто тебе дал моральное право?
    
    — Кто это — про моральное право?
    — Наемники!, — та же хриплая злоба, что и прошлой ночью. Даже у самого законченного мерзавца, жившего в Стране, были какие-то рудиментарные остатки совести, отвращение к ненужному убийству, любовь к этой земле. Отряд был чужим здесь. Министр посылал его на такие задания, на которые пошел бы никто. Там, где прошли они, не оставалось ничего — трупы и пепелища, где и через десять лет не вырастет ничего.
    От костра встал и пошел к ним молодой парень в пятнистой форме. Он возвышался над всеми, а в плечах был шире трех Артуров Даянов. Вокруг защелкали затворы.
    — Да не пукай ты, мужик, — пробасил наемник, — Я тут вот о чем, шеф. Вы сегодня неплохо справились, но только твоих макак еще учить и учить. А вас тут завтра давить будут. Так вот, мы тут ребятами посовещались — всего пять штук баксов на душу в месяц — и мы твои по гроб жизни. Ок?
    Он был прав, ох как прав. Завтра их будут давить — с земли и воздуха. А каждый в отряде — стоит десятка. А опыт всех горячих точек последних лет.... Но вчера за Министра, сегодня за них... а завтра? Это не их война. И если это не остановить, за ними придут другие, третьи... перелетные гуси. А он так рискует потерять свою Команду.
    — Расстрелять! Всех. А баксов у нас все равно нет.
    — Шеф, ты че, о**ел? — в вопросе не было испуга, только презрительное удивление.
    Он оглянулся и в свете костра увидел пять пар глаз. Глаза были совершенно волчьи. Глаза псов войны. Секунду казалось, что сейчас они бросятся на автоматы — с голыми руками. Но нет — встали и пошли. Последнее, что донеслось до Артура: "А смерть, ребята, еще одно свойство жизни" — "Смерть стоит того, чтобы жить, командир".
    Команданте еще раз вспомнит о Наемниках. Вспомнит, когда на столе у него окажутся их документы. И когда выпадет откуда-то портрет девочки с удивительными глазами. Алиса Селезнева. "Гостья из будущего". И на обороте — легкий росчерк — "До встречи в Будущем. Наташа Гусева".
    И застонет Команданте как стонет раненый зверь, и как стонал мальчик Артур, когда прочел статью о Коле Яралове¹² — последнем романтике. Башлачев. Король Матиуш. "Слишком поздно узнал, что у меня был друг — такой же, как я". От непоправимого одиночества стонал Артур Даян. "Чье? Где? " — хрипло спросил он. "А черт его знает, — последовал ответ, — облили горючкой, закопали". "Никогда. Никогда, — отчеканил Команданте, — не будет здесь больше смертных приговоров! "
    — Эва! Эва, что с нами происходит? Мы же начинали эту войну, чтобы спасти Поколение — а получается, что мы режем друг друга. Зачем это? Бесцельно. Бесполезно! Какая-то очередная бойня. Зачем? Чем мы лучше? Мы превращаемся в зверей! Десять лет все боялись гражданской войны — а развязали ее мы. Допустим, победим, а что дальше?
    И тогда Эва протянула ему затертого "Lord of rings". Он открыл и прочел, по памяти вспоминая перевод: "Они стояли на влажной поверхности полированного камня перед грубо высеченными воротами в скале, открывавшимися в темное пространство. Перед ними висела тонкая водяная занавеска, так близко, что Фродо мог коснуться ее рукой. Она смотрела на запад. За ней было видно садящееся солнце, и его красный цвет преломлялся на множество разноцветных лучей в воде. Они как будто стояли перед окном башни, занавешенным нитями жемчуга, серебра, золота, рубина, сапфира и аметиста, горевшими негасимым огнем.
     — Наконец-то мы сможем вознаградить вас за терпение, — сказал Фарамир. — Это окно солнечного заката, Хеннет Аннун, прекраснейший из всех водопадов Итилиена, земли множества водопадов".
    И он понял. Эта земля... Она была не только горячей точкой. Она была землей гор и лесов, рек и озер, землей древних крепостей — прекрасной и удивительной. Он вспомнил, как играл в ролевую игру "замочи Президента". Он вспомнил наемников — для них это тоже была игра — оттого-то они и не боялись. Эта земля может стать миром Средиземья. И вот за это-то стоит драться.
    А еще... Некоторые книги — это ведь не только бумага, это еще и люди. Сколько на Земле толкинистов? Это странные люди, я плохо понимаю их, нам с ними будет очень трудно, но они пассионарии, и они свободны. А значит, никогда больше не пройдет здесь диктатура.
    Пустой штаб Базы. Кертский кабинет Министра. Артур и Эва. Бибикнул в тишине включенный компьютер, потом включился спутниковый телефон. Артур ввел номер, который помнил еще по прошлой жизни: 00-972-135. Черный экран, прокатилась реклама, и они вошли в Интернет.
    CNN...BBC...Sky News... Всем-всем-всем.
    "Я, Артур Даян, объявляю о создании на территории Горячей Точки — Свободной Зоны Средиземья...
    ... идеология — "Lord of Rings" — Джона Рональда Руэла Толкиена...
    ... язык — рунический английский...
    ... граждане имеют право... ".
    Сеанс связи был окончен. Артур сидел, тупо смотря в погасший экран.
    — Ну, Эв, что скажешь?
    — Бред! Но может сработать.
    — Да, это будет шок. И только полностью чокнутый поверит в это. Но нам нужны чокнутые. Но юридически — полная неграмотность. "Я, Король"... Хорошо, наши пока ничего не знают.
    Эва кинула на него лишь один взгляд, и Артур понял.
    — Да, когда они появятся здесь — такие фокусы не пройдут. Ну и слава Богу! Пошли.

    Впереди был тяжелый день. Бои 8-го октября будут даже тяжелее, чем сентябрьские, с их кровавым побоищем на Магистрали. Многие и многие из мятежников не доживут до завтрашнего вечера. Весь этот день к Артуру будут приходить взбешенные люди, требовать танков, пушек, снарядов, угрожать мордобитием и прорывом фронтов. Они с Эвой часами не будут вылезать из "Хаммера". Пару раз их занесет за линию фронта, один раз — придется, отстреливаясь выходить из окружения. Тигру за этот день дважды похоронят, и раз пять — занесут в списки без вести пропавших. А вечером, неожиданно рано для этих мест грянет снегопад. Он будет идти три дня и три ночи, завалит перевалы и остановит войну в горах, — по крайней мере, до весны. Зима продлится полгода — и всю эту долгую суровую зиму через занесенные снегом горные проходы в голодное, холодное Средиземье будут пробираться все новые чудаки — со всех стран и континентов — строить свою страну.
    А пока... Пока Артур зябко поднимает воротник и говорит Эве: "Люди нам нужны, люди! ".
    
    

10. День пофигиста

    Он начал стучаться:
    "Где друг, домочадцы? "
    А те отвечают:
    "Запой".
    (Владимир Высоцкий)
    
    "Лю-юди-и!!! Лю-юди!!! Да есть здесь кто-нибудь?!! " — вопль был полон неподдельного человеческого горя. "Лю-юди-и!!! ". Грохот. Кто-то лупил во все двери, причем ногами. Сердце упало в пятки: "Все, началось. Сейчас резать будут". Чудовищным усилием воли я заставил себя высунуться за дверь. Дальше начался нервный хохот.
    Лежал, значит, у нас зэк. А к зэку полагался конвойный. И зэка выписали сегодня днем. Однако, как водится, что-то с чем-то не сработало, и зэковоз за ним не пригнали. Но поскольку бумага пошла в дело, не прислали ни смены конвоя, ни пайка. А родичи зэковы в преддверии выписки забрали из палаты все — от телевизора и плитки до постелей и еды. А ночи на Плато, пусть и в марте, но ох какие холодные. А больницу не отапливают вот уже десять лет.
    Вот и ходят несчастные сиамские близнецы поневоле — конвоир, прикованный, как Прометей к больному зэку. Ходят — голодные и холодные, и матерятся страшными словами.
    "Доктор, можно позвонить" — и, не ожидая ответа, несчастный Прометей вцепляется в трубку, как утопающий — в соломинку. Где-то наверху над ним сжалились, — телефон заработал.
    — Алле! Алле! Отряд?! Что?! Все ушли?! А я?! Я как?!! Завтра? — телефон жалобно звякнул, — Бар-рдак!!!
    Тут зэк сказал ему что-то очень тихо. На лице у бедняги-конвоира робко засветилась надежда. "Ну, попробуй". Звонок, беседа вполголоса, и через пятнадцать минут под окнами визжали тормоза, вовсю работал лифт, в воздухе вкусно пахло шашлыком... а еще через час оба сиамских близнеца уютно сидели в теплой палате — сытые и довольные.
    Я вернулся за стол, записал: "Они поженились весной" — и застрял. Трудно описывать чужое счастье, особенно, когда не знаешь, что это такое. Тут еще зазвонил телефон — прорвало, называется, плотину.
    — Алле, — требовательный голос, — кто это?
    — А черт его знает, — на том конце охренели, и положили трубку.
    Я, было, намылился поболтать с кем-нибудь, но тут на звонок прискакала исчезнувшая сестра. "Доктор, я коротко". И завелась, и завелась! Я смотрел и медленно наливался желчью. Нервно стал перебирать бумаги на столе. Истории, направления, результат гистологии... О!
    — Слушай, это ты вчера ассистировала на биопсии?
    — Что? Да нет, это я не тебе. Да, доктор?
    — Опять, небось, без перчаток.
    — Нет, что вы — врет, не сморгнув.
    — Ну, так вот, диагноз здесь — саркома Капоши, — злорадно сообщил я, — знаешь, что это такое?
    Она знала. По лицу у нее разлилась зеленоватая бледность, трубка выпала из ослабевшей руки, и потенциальная жертва СПИДа стремительно помчалась в туалет. Мылась она, по-моему, там час. Я радостно потянулся к телефону... Дохло. Мертвое молчание. "Сука! ".
    Тут и задумался. Вообще-то литературный талант просыпается во мне от безденежья. Но сейчас-то с этим все в порядке. Да и никто не напечатает этого. Просто, надо рассказать о Поколении. Те, кто стоял над пропастью во ржи. Всего пять лет назад мы были друг другу братьями. Сейчас — уже проигрываем быту бой за боем. А что станет с нами пять лет спустя?
    
    

11. Полуночная война

    На границе гномы ходят хмуро
    Край восточный тишиной объят
    На высоких стенах Барад-Дура
    Часовые Мордора стоят.
    
    Но врагу заслон поставлен прочный
    Здесь стоит, отважен и силен
    У границ земли Минас-Моргульской
    Эльфов полк и с ними Арагорн.
    
    С ним живут — и песня в том порука
    Нерушимой крепкою семьей
    Два хоббита, два веселых друга
    И Гэндальф — волшебник боевой.
    
    На траву легла роса иприта
    И зарина тучи широки
    Так решился Саурон открыто
    Перейти границу у реки.
    
    Но эльфиня предсказала точно
    И пошел, с похмелья пробужден
    По родной долине Пелленорской
    За своей короной Арагорн.
    
    Мчались орки, все с пути сметая,
    Налетела назгулов орда
    И рыдали эльфы, удирая
    Под напором стали и огня.
    
    Но пришили — песня в том порука
    Саурона в логове своем
    Два хоббита, два веселых друга
    И Горлум с магическим кольцом...
    (Артур Даян)
    
    Прошло пять лет. Пять лет стоял ФриЗон — Свободная Зона Средиземья. Со своим разношерстым населением. Со своей раздражающе-шутовской философией: жизнь — это всего лишь игра, и ничего в ней не стоит того, чтоб относиться всерьез¹³. С библиотеками и университетами, с высокотехнологичным производством в подземельях графских замков. Со своим неистребимым, без царя в голове, толкинизмом. И с фантастическим КПД в 100%.
    Этой страны не могло существовать на заре XXI века, и это особенно раздражало соседей. Прихлопнуть нахальную Моську можно было, если б не собственная, дышавшая на ладан, экономика. Та же оса — значительно слабее человека, но кто же захочет связываться. Но всякому терпению приходит предел — и оно лопнуло. Когда-то враждовавшие страны позабыли на время об увлекательной войне друг с другом — перед лицом возомнившей о себе Точки. В атмосфере глубокой секретности был заключен договор, и на границах стали группироваться армии вторжения. Но, увы, уже вечером дня подписания текст договора лежал на столе у Президента ФриЗона. И спустя минут пятнадцать он был представлен Конвенту.
    -...I suggest to occupy this area in course of campaign. In such case we break through overland blockade.
    — "Stalker"?
    — Of course¹⁴.
    — Шеф, ты в курсе, там тридцать тысяч человек?!
    — Тридцать тысяч потенциальных партизан. Они мне там не нужны.
    — Артур, мы не можем убить их всех!
    — А они об этом знают?
    Накануне времени "Ч" экс-министр обороны Страны, а ныне Премьер с абсолютными полномочиями лег поспать часика два, в прекрасном настроении. Пробуждение оказалось хреновым. Разбудили его вежливые ребята с абсолютно неприличными улыбками и длиннейшими шевелюрами. На рукавах явно нездешней формы багровело Око.
    — Собирайтесь, Премьер, нам пора
    — А... н-ня, а кто вы... — на этот ошалелый вопрос последовал бодрый ответ, сопровождаемым искренним хохотом:
    — Мы — Урукхай!
    Бодрые ребята, совсем развеселившись, подхватили Премьера под руки и вывели во двор. Никакого сопротивления они, кажется, не ожидали, да и не встречали. Лица все больше были незнакомые, — хотя в одном — мрачнейшем верзиле в черном, — Министр, вроде бы опознал своего личного повара. Прямо на площадке перед дворцом стояло чудовище — вертолет Ка-50 — "Черная Акула". Последнее, что услышал Премьер, перед тем как шум вертолета заглушил все, — гул множества самолетов в низком предутреннем небе. ПВО молчало.
    В эту ночь Назгулы провели операцию "Сталкер". Их было несколько сот тренированнейших бойцов, умевших все — владеть всеми типами оружия, водить все виды транспорта — от автобуса до истребителя и субмарины, и с IQ не ниже 140. Несколько лет назад они вернулись в Страну, чтоб, пройдя все унижения, занять свои места в обществе. Они угоняли или уничтожали танки, самолеты, вертолеты вторжения. Они взрывали арсеналы и склады горючего. Они перезали коммуникации, занимали телефон, телецентр, и т. д.
    Урукхай — орки — всего лишь были десантом, предназначенным, чтоб закончить операцию.
    Южный район Страны лихорадило. Драпали все — в первую очередь — деморализованная, разваливающаяся армия. Слухи один страшнее другого приходили ежеминутно. Говорили, что озверевшие солдаты убивают и насилуют всех — от детей до стариков. Что парашютный десант вот-вот перережет последнюю трассу. Очевидцы рассказывали о жутких пожарах в захваченных селах, указывая на стену черного дыма, встающую над горизонтом, Из уст в уста передавали фразу этого исчадия ада — Даяна о тридцати тысячах жертв.
    Словом, орки въезжали на броне "Троллей" в совершенно пустые деревни и занимали их без единого выстрела. В темпе разворачивалась дымовая завеса и устраивалась пальба, как раз такой интенсивности, чтоб сойти за массовые расстрелы.
    В президентском замке Керта Премьера с его свитой встречали, как дорогого гостя. По торжественному случаю, Артур даже втиснулся в официальный костюм, и теперь крутил головой — галстук резал шею. Зато Эва блистала.
    И вот — делегация появилась на пороге зала. "Папа! ", — Эва радостно рванулась к Министру. Тот брезгливо отодвинулся и коротко прошипел: "Сука! ". Эва застыла. Лицо ее было бледным и окаменевшим.
    Обстановка накалилась до предела, краем уха Артур уже слышал щелканье затворов: в Средиземье Эву боготворили. Каждую секунду ситуация могла стать непоправимой. Надо было брать ее в свои руки.
    — Короче. Вот мирный договор. Ты его подписываешь по-быстрому и проваливаешь с глаз моих. Понятно?
    — Нет! — бесстрашно сверкнули глаза Премьера, — я не боюсь предателей!
    — Учтите, Премьер, через пять минут наши самолеты начнут бомбардировку Города.
    — Бомбите! Народ не запугать! Все, как один встанут на защиту Родины.
    В наушнике у Даяна тихо пискнуло: "5 minutes, sir". Он понял... Через пять минут он должен либо отдать приказ "Драконам", либо этому мерзавцу станет ясно, что это блеф.
    О, Город! Город поэтов и ученных — древний и юный, кто может быть лучше тебя?! Приходили и уходили цивилизации, — а Город стоял вечно. В золоте осени, в старом металле зимы, в прозрачной синеве весны и в темной зелени жаркого лета — Город-Мечта. Быть может, именно таким увидел тебя в прицеле тяжелой артиллерии полевой командир Андраник — перед тем, как без единого выстрела тихо уйти из твоей истории и умереть в Париже. И таким ты возник перед немецким асом — последним из армады, прорвавшейся за Кавказ. Он не решился бомбить тебя. А кто я, чтоб пойти на это? Кто вспомнит лет через сто об Артуре Даяне? А Город пребудет вовеки! Не его вина, что достался он теперь этим подонкам, — уйдут и они.
    "3 minutes, sir".
    И тогда вдруг подал голос Тигра.
    — Нет, братцы. Неправильный у вас какой-то премьер. Не нравится он мне. Шеф, ты че, не видишь, ему же по фигу — миллион погибнет — и пускай. А что ты скажешь, Премьер, если мы начнем бомбить лично твои заводы? — при этом слово "Премьер" в его устах звучало, как "сукин сын".
    — Бомбите, — однако, сказано это было гораздо менее убедительно.
    — А если вообще обойтись без бомбардировщиков? Побомбить десяток-другой счетов по всяким швейцарским банкам? Я, например, не вижу, почему благородный дом не мог проникнуться любовью к идеям толкинизма. Как насчет небольшой спонсорской помощи братскому ФриЗону? Немного, миллиончиков 30-40? Вот, например... — в руках у Левы-Митридата появился длиннейший свиток, посыпалась какая-то цифирь, из которой Артур не понял ни хрена. Зато резко оживилась свита. А сам Премьер... на него больно было смотреть. Он сгорбился, постарел лет на двадцать... Голос его был голосом мертвеца:
    — Сволочи! Но мои полномочия... Парламент...
    — Вранье! — Артур прислушался к голосу в наушнике, — ты сам переделал эту Конституцию... "Глава правительства имеет право объявлять войну и заключать мир без утверждения парламентом" — так, кажется?
    — Где... где подписывать?
    Со второй страной никаких проблем не возникло.
    ... Когда все было закончено, десант убрался из Страны, а Премьера отпустили на все четыре стороны где-то на границе, Артур поинтересовался:
    — Лев, а откуда ты узнал про все эти счета? Это ведь не назгулы?
    — Это сейф, шеф.
    — Какой сейф?
    — Да, it's a long story.
    — Ну?
    — Да там, во дворце, все были при деле, а мне все одно не хрен было делать. Смотрю, сейф, хороший такой, а лежит плохо. Ну, я и прибрался.
    — Мародер! — так, громовым взрывом хохота и закончилась Полуночная война.
    
    

12. От заката до забора

    Здесь вам не тут, здесь вас быстро отвыкнут
    водку пьянствовать и безобразия нарушать.
    (Товарищ полковник)
    
    "Они ходили по порубанным лесам Южного района. Здесь Полководец успешно отбивался от красных, белых и турок... "Поругание прекрасной страны" — вспоминал Артур в перерывах между матом... "Это ж надо, так все испоганить! Свести леса на шашлыки! Пустили питекантропов в заповедник, называется! " — записал я. На этом вдохновение иссякло, и остро захотелось баиньки. И вообще, кажется, война у меня получилась неплохо, для человека, который держал автомат лишь однажды, на военке.
    Веселое было время! Представь, триста голов студентов — вытертые джинсы, местами вкрапления афганок, платки из-под бейсболок ("Отставить ясирарафаты! " — это товарищ полковник), словом — бандформирование на марше. У каждого 12 патронов — грохот, горизонт заволакивает пылью ("Направо не стрелять — там дачи, налево не стрелять — там люди"). Мишени тоже, стоят на расстоянии зрительной памяти, и чихать хотели на весь этот тарарам. Так и вышло, что, в конце концов, мишень завалил какой-то пижон во фраке и во-от такенных очках. Закон больших чисел.
    ... А как пытались завести единственный имеющийся в наличии БТР — аккумулятор давно затырили, вот и дергали его армейским тягачом — туда-сюда, время от времени врезая в постройки.
    ... А как давали присягу — залитый солнцем плац, жара под пятьдесят. Действующие лица — те же и Калашниковы — по стволу на отделение. А начальство стоит в тенечке, и по матюгальнику отчетливо слышен звон запотевшего графина с (подумать только! ) холодной водой. Ох, и повезло кому-то, что патронов предусмотрительно не раздали!
    ... А как судорожно готовились к экзамену, судорожно пытаясь зазубрить разницу между МПП¹⁵ и БППП¹⁶...
    Веселое было время... только вот потом месяц пришлось заново учится человеческому языку — все больше "загробные рыдания" на язык лезли. А потом был цикл детской хирургии. Какой контраст! Ведь больные дети быстро мудреют.
    Тут я и отключился. Мне снилось Море.
    
    

13. Мы в ответе за тех...

    Тихий шепот волн...
    Лунный свет вдруг нащупал
    К сердцу тропу
    По бескрайней зыбкой тьме
    И увел меня за собой. ...
    (Артур Даян)
    
    ... Море — тихое море — в золоте заходящего солнца. Прекрасная молодая женщина — сверкающее медью заката тело, совершенное в своей законченной красоте. Эва — и море.
    Вот уже две недели они жили здесь, на берегу теплого моря. Президентство Даяна шло к концу, связи он ни с кем не поддерживал ("Нужен буду — сами найдут"). Впервые за много лет они были предоставлены друг другу...
    Артур снова увидел ночное море — не было ни неба, ни земли — просто черный бездонный провал на полмира, откуда прикатывались слабо фосфоресцирующие волны. Они шли по линии прибоя — займемся семьей, заведем детей, будем жить, как люди.
    Иногда брали катер и гнали в открытое море. Ветер пел в ушах, разносил черной бурей длинные волосы Эвы, слетали на лицо соленые брызги... Когда кончался бензин, они сидели, обнявшись, и ждали, пока придет буксир. Потом Артур садился писать свою книгу "Страна цвета хаки", Эва выводила иероглифы — что-то о Тайра и Минамото... с годами она стала еще молчаливее.
    Часто они ходили по Острову... Древние развалины... Проржавевший корпус старой субмарины. ("Их было несколько тысяч — в день в Германии выпускали по пять лодок. После войны их топили сотнями, другие всплывали в портах нейтральных стран, третьи захватывали торговые корабли — и навсегда исчезали из истории. Их находят и теперь повсюду — от Бразилии до Гренландии ").
    А однажды утром он проснулся один. На море был шторм, пришедший с запада. Эва в глухом — до горла свитере сидела на обросшей ракушками бетонной тумбе и смотрела за горизонт. Эва плакала.
    — Война не кончилась, она в нас... — Артур вспомнил, прошел год со дня Полуночной войны.
    — Он был хорошим отцом. Не хотел, чтобы я росла в его среде — комплекс всех родителей Страны, — горько усмехнулась Эва, — Он послал меня в Оксфорд... И потерял.
    А еще однажды на Острове стало вдруг шумно и весело. Знакомый язык, знакомые лица, знакомые глаза. Удивительные дети — лучшие из лучших. Их собрали со всей Страны и привезли сюда. Артур любил разговаривать с ними. Они напоминали его детство — возраст до шестнадцати, когда жизнь еще не наступила на горло — либо иди на компромисс, либо нечего станет кушать. Когда можно быть идеалистом. Они часто стали забегать к ним, и даже Эва начинала улыбаться. Вот прибежал мальчик, принес бумажку, — а глаза так и сверкают хитро — "вот, нам задачу задали: an+bn=cn. Доказать, что при n>2 и a, b, c — целых равенство невозможно". Артур улыбнулся — когда-то он так же прикалывался над старым учителем математики. Он взял листок и набросал несколько строк... Мальчишка просмотрел, вдруг посерьезнел и, вцепившись в бумажку, побежал на автобус. Доказательство грубое и неточное, но способно навести на интересные мысли. Иногда Артуру казалось, что он начал не с того конца, и что ответ на его вопросы — в этих детях.
    ... Все началось с Тигры. Время сделало его еще болтливее и непереносимее, а его визиты со скучными воспоминаниями о "добром старом времени" стали почти ежедневными — и как-то они решили незаметно исчезнуть. Рано утром, ежась от холода, сложили вещички в старый "Хаммер" и незаметно рванули в горы...
    Они смотрели на мир сверху, в мощный полевой бинокль. "Хотел бы я видеть его обалделую рожу". Однако все пошло совсем не так.
    Они заметили прогулочный катер лишь, когда он причалил к берегу. Да и тогда до них дошло не сразу. Знакомые формы. До боли знакомое Око на рукавах.
    — Наши!
    — А что здесь делают наши? Орки?
    — Странно.
    Двое высадились и быстро зашагали к домику на берегу. Катер неторопливо отвалил и пошел дальше к югу. Тут обнаружилась еще одна странность — на палубе размещалось несколько джипов. Артур посмотрел катеру вслед и перевел взгляд на двоих. Вели они себя еще более странно — один двинулся к входной двери, а второй обошел дом и сноровисто перерезал телефонные провода. У обоих в руках появилось по короткому автомату.
    — "Бизон". Во ФриЗоне таких нет. Эв, как у нас с оружием?
    — Багажник.
    В багажнике обнаружились старый "Маузер", снайперская винтовка и до фига патронов.
    — Хорошо. Все, снимай обоих.
    Глухо щелкнули два выстрела — незваные гости беззвучно осели.
    — Посмотрим?
    — Подожди, — все одно, любой выстрел Эвы можно было считать контрольным, — Эти все, а катер?
    Артур расстелил карту.
    — Смотри, ниже к пляжу спускается шоссе, а у них джипы.
    — На севере шоссе ближе.
    — Приморское шоссе — единственный съезд к лагерю.
    — Дети! — в глазах Эвы полыхало опасное бешенство.
    На Приморском шоссе, опоясывающем Остров, это место считалось особенно опасным. Они прорвались через горы, вывалились на шоссе и вышли к этому месту. Поставили изрядно потрепанный "Хаммер" поперек дороги. С одной стороны — отвесная стена, с другой — обрыв. А внизу шумело море. Они ждали, и уже ничего нельзя было изменить.
    Потому что через три минуты прозвучат первые выстрелы.
    Через пять, потеряв управление, полетит в пропасть передний джип.
    Через четверть часа Артур сотрет пот со лба и скажет "Кажись, отбились".
    Через двадцать минут пойдет незамеченная ими вторая волна.
    Через полчаса начнется свалка, и пистолеты будут стрелять в упор.
    А через сорок пять минут, непоправимо опоздав, подоспеют полиция и врачи.
    Но пока Артур и Эва стоят на шоссе и смотрят, как стремительно растут на прицеле черные точки.
    
    

14. Массаракш!

    Я вас люблю — три этих слова
    Не входят в правила игры
    Я возвращаю право хода
    И ухожу из-за доски
    (Рубен Ахвердян — пер. Артура Даяна)
    
    Грохот. Крики. Я скатываюсь по лестницам, и в голове проносится: "Пиздец! ". В нашем деле понятие "срочный случай" напрочь отсутствует, в моем представлении оно вообще равносильно стихийному бедствию. Но реальный масштаб катастрофы я осознал только в приемной. Огнестрельное! Молодая девушка. Острое кровотечение. Массаракш и массаракш, что ж мне делать?! Все разбежались, а решать должен я.
    Первым делом осмотреть. Единственная оставшаяся санитарка сообщила, что "ключей от перевязочной нет, и у кого не знаю". Ладно.
    Вызвать дежурного врача. Телефон глухо молчит.
    Реаниматолог. Внутренняя связь работает, трубку долго не берут, потом кто-то сонный зовет кого-то, и, в конце концов, раздраженный голос рявкает: "А я-то при чем? ".
    Послать кого-нибудь за шефом. Стоянка пуста.
    Я физически чувствую, что все предопределено, Судьба делает ходы, и ты не можешь ничего сделать. Такие ситуации требуют решительных действий, на кои я не способен по определению. Санитарка учит: "Ты, сынок, главное не дергайся. Это же не наш профиль. Зачем на свою голову неприятности зовешь? Криминальный случай... ". Подступает знакомое равнодушие. На самом деле, что я дергаюсь? Пошлю через поле, там специалисты, там аппаратура — спасут. И только злой бес холодно констатирует — "Не довезут". А может попробовать, типа, я сделал что мог, и пусть, кто может, сделает больше. Понимаешь, меня тошнит от себя — жалкого. Вцепившегося в трубку отключенного телефона. А бес хохочет: не быть тебе врачом, зубрила!
    И тут девушка открыла глаза, взгляд упал на меня. Тихий шепот донесся с носилок — безнадежное: "Массаракш".
    И тогда меня будто подбросило. Это было, как пароль, по которому узнают своих — в голове коротко щелкнуло и фазы моментально вышибло на хрен.
    — Перевязочная!
    — Ну, сказано же, нет ключей...
    Я встал. В крови дорогим коньяком играл адреналин.
    — Да? — хлипкая дверь вылетела от первого же пинка.
    — Заносите! — дюжие мужики за носилками будто примерзли, а потом сделали слабую попытку смыться. В руке у меня появился откуда-то тяжелый металлический штатив.
    — Свихнувшегося врача не видели?! — поинтересовался я с фантомасовским хохотом, — замочу на хрен, тащите!
    Заметно побледневшие мужики потащили носилки в смотровую. Краткий осмотр — экстренная операция. Бес усмехнулся: "Ну? ". И сделаю! Даром меня, что ли, учили столько лет? Наступал момент истины.
    — В лифт!
    Лифтер попытался возражать что-то в том духе, что "Нэ видишь, сплю, прихади завтра" и улетел за дверь легкой птичкой. Следом за ним полетели кушетка, тумбочка и прочий хабар.
    — Заноси, поехали!
    Реанимация была уже на замке. Только вот фактор стеклянных стен никто не принял в расчет. Штатив пушинкой летал у меня в руках, звон стекла радовал сердце:
    — Заноси!
    Навстречу уже бежал полуодетый реаниматолог:
    — Ты что? Ты что, с ума сошел?
    — Да! Оперировать буду! Готовь больную, быстро! Мне терять нечего!
    — А кто ответит, ты?!
    — Я?! Хрен — та сука, что смылась с дежурства!
    Тот замешкался, а потом выдал:
    — Так у меня ничего нет. Ни лекарств, ни крови...
    — Сколько тебе надо? Двести баксов? Триста? — Я хлопнул на стол зеленные, — Пусть появится! И кислород — пусть это будет кислород, а не дерьмо для сварки, хорошо, дорогой?
    Мужик побледнел, я понял, что попал в точку: "Молчи! Молчи дорогой, они же еще здесь. Через две минуты все будет". "Сейчас! ".
    Пока больную готовили, я успел просмотреть атлас. В принципе, все этапы я, так или иначе, делал ассистентом, но теперь все будет по-другому — полагаться не на кого, кроме себя. И никто не подстрахует, если ты сделаешь глупость.
    Время кончилось. "Идите, доктор, раствор готов". Я вручил атлас санитарке: "Будешь держать, чтоб я видел", встал и пошел мыться.
    ... Когда все кончилось, над горами появился багровый край солнца. Я стянул мокрую от пота форму и швырнул в угол. Все одно, после того, что я сегодня отмочил, мне здесь больше не работать. В глазах стояла сплошная кровь. Один момент вообще казалось, все, труба, не вылезем, кровь хлещет до потолка, а я потерянно ищу в кровавом месиве тот, проклятый сосуд.
    Но все это не имело значения. Главное, что больная лежала в реанимации и б-эзрат а-Шем¹⁷ должна была выкарабкаться.
    ... Не хотелось никого видеть. Просто дойти до дому и уснуть. Усталость, бессонная ночь... В такие моменты мир сверкает пронзительной яркостью. И тут-то я и увидел Ее.
    Она была непохожей. Высокой стройной, прямой — с фигурой фотомодели и гордо поставленной головой — среди людей, согнутых тяжестью будней. Безукоризненный вкус в одежде — посреди всеобщей серости. Потрясающей красоты лицо, медальный профиль, высокий лоб, тонкий, горбинкой нос, волосы — воронова крыла. Тихая непостижимая улыбка — чему-то своему, внутреннему. И в тонких пальцах — желтые, красные листья.
    "Красивая икэбана" — вырвалось у меня. И за секунду до того, как рвануться к Ней, я вдруг увидел, чем кончается моя повесть...
    
    

15. Если забуду тебя...

    Покидая, сей мир,
    Не буду жалеть ни о чем,
    Кроме бездонного неба... ...
    (Артур Даян)
    
    Осень. Снова в Городе осень. Ветер гонит по улицам сухие листья. Осень. Никогда не вернется на эти улицы девушка с икэбаной. И никогда не пронесется больше по ним грозный "Хаммер". Все по-настоящему в прошлом. И только Игра продолжается.
    ... Тогда в Керт вернулся мрачнейший, опаленный жизнью человек. И первое заявление Даяна было: он будет президентом. Сказать это оказалось легче, чем сделать: предвыборная кампания была в разгаре. И масса времени упущена. А участвовали в гонке — лучшие из лучших. Но он ринулся в борьбу, как старый матерый вепрь, — сметая всех.
    Это было веселое время. Сутки вмещали двадцать пять, тридцать часов — столько, сколько надо, чтоб одновременно править, вести предвыборный марафон и заниматься частным расследованием. Тогда-то он начал писать стихи:
    Вновь куда-то спешу,
    Снова сердце — как мышь в кулаке.
    Смешав день и ночь,
    Пью кипящее время и,
    кажется, снова живу...
    Последние несколько дней он не спал ни минуты — пригодились старые навыки. Ночь после выборов вообще стоила года. А ранним утром Даян снова стал Президентом. И в первом своем выступлении он представил Конвенту результаты расследования. Бог знает, сколько грязи понадобилось перекопать, каких людей выкрасть, и какими методами заставить их говорить. Следы вели в Страну, прямо к Премьер-министру. Лично он отдавал приказ о похищении Президента ФриЗона и уничтожении детей. В самом лучшем случае это могло привести к новой войне. Выступление кончалось предложением вывезти Премьера и судить международным трибуналом в Керте, как военного преступника. Дальше должны были пойти технические вопросы, но до того требовалось утверждение Конвентом. Артур не видел особых проблем с этим: доказательство были собраны скрупулезно, Эву в ФриЗоне боготворили... Голосование состоялось через два дня. Решение не прошло. Ошеломленному Артуру объяснили, что его предложение несвоевременно. Решался вопрос о принятии Свободной Зоны Средиземья в ООН, и очень немного нужно было, чтоб безнадежно запороть многомесячную работу дипломатов ФриЗона.
    Тогда Президент выдвинул второе предложение — опубликовать материалы расследования. Эти материалы похоронили бы Премьера так же эффективно, как судебный процесс. Конвент отклонил и его. Те же эксперты, которых он, Артур Даян, еще в бытность Команданте, мальчишками снимал с фронтов и посылал учиться в университеты Европы, теперь как дважды два доказывали, что устранение диктатора приведет к нестабильности в Стране. А это резко ударит по национальным интересам ФриЗона.
    — Life is game, take it easy — так, уже неофициально, заканчивался ответ Конвента. Эра романтиков была закончена, наступало время профессионалов. Артур и сам понимал правоту экспертов, но плевал он на все логические выкладки. Он отдал этому государству слишком много, и хотел, черт побери, чтоб и оно пожертвовало чем-нибудь для него. Когда они появятся здесь — такие фокусы не пройдут — радовались когда-то они с Эвой. Теперь это ударило по ним.
    И когда были исчерпаны все законные способы, Даян пошел на переворот. Разогнать Конвент, занять города, обратиться к народу, армия за него.
    ... Все кончилось тем же вечером. Побежденный Президент, отступал к границе. Его сопровождали два телохранителя и... Лева-Митридат — единственный, кто пошел за ним по своей воле. Конвент отстранил Даяна от власти, выдал ордер на его арест. Весь ФриЗон охотился на него. Они бежали, уходили через горы. И молчали — солдаты разбитой армии. Каждый думал о чем-то своем.
    Их настигли у границы. Вертолет "Черная акула" грациозно вынырнул из-за горы и завис перед ними. Телохранители синхронно вскинули автоматы, Артур махнул рукой:
    — No, — что сделает пуля летающему танку? — Лев, какой у него номер?
    — Первый. Кранты, шеф.
    Каждый назгул носил свой номер. Номера эти определялись раз в год на тяжелейших испытаниях. Король назгулов — номер первый — был лучшим из лучших. Единственной привилегией этого титула была возможность первым пойти в пекло, но дрались за него насмерть. В этом году Королем назгулов был Роберт Хейшель — соперник Артура на выборах. Что он ненавидит Даяна — знали все.
    Артур устало сел на землю. Бежать было некуда.
    — И брать он нас не будет, — прикинул Митридат, — одна ракета, и нет проблем. Че делать будем, шеф?
    О том же напряженно думал и Роберт Хейшель — огромный двухметровый немец. Всю жизнь он стремился быть первым — и добился серебряной луны Короля назгулов. Он стал бы и Президентом, если бы не эта груда жира, укравшая у него победу. Первым порывом было решить вопрос быстро и радикально, палец автоматически разблокировал гашетку, фиксировал цель... и остановился. Никогда, никогда ему не удастся доказать, что сделано это было не из мести. Он первым пожал руку новому Президенту. Первым признал его победу. Он не может стрелять, когда он слаб и жалок. Но как же он его ненавидит!!! Роберт нажал на гашетку.
    Вертолет висел перед ними. Потом дал ракетный залп и с диким воем исчез за горизонтом. Они ошалело смотрели на расплывающееся облако на горном склоне.
    — Не в жисть не поверю, что Король назгулов может промахнуться. Шеф, а может это он от благодарности, а?
    — Нет. Это салют. Пошли.
    Недалеко от границы Артур набросал что-то в блокноте, запечатал и отдал телохранителям, перед тем как отпустить их.
    — Пошли быстро, Лев.
    — Что ты им дал, шеф?
    — Бумагу о своей отставке. Через пятнадцать минут они его вскроют.
    — Тогда давай в темпе.
    С момента получения заявления об отставке служба телохранителей была закончена. Теперь они были свободны схватить мятежника и доставить в Керт.
    — Что ты будешь делать, Лев?
    — Не знаю. Надоел ты мне, шеф, знаешь.
    — Аналогично.
    Они расхохотались, пожали друг другу руки и разошлись — чтоб никогда больше не встретиться.
    Спустя некоторое время молодой американец спустился по трапу в аэропорту Города. На паспортном контроле он предъявил паспорт: John Smith. Офицеру на контроле запомнилась его улыбка — искренняя, белозубая — какая-то солнечная.
    Американец игнорировал очередь за багажом, и запросто, налегке вышел из здания. Ловко уклонился от таксистов, и уже спустя час его можно было увидеть в центре Города. Для человека приехавшего в незнакомую страну, он ориентировался удивительно хорошо. В глазах его стояла непонятная тоска. Заметил телефон-автомат, позвонил.
    На русском он говорил чисто, с легким акцентом:
    — Можно Рубика?
    — М-м, подождите минутку. Да, Рубик будет ждать Вас на обычном месте через десять минут.
    ... Теперь еще требовалось вспомнить, где это, обычное место. Много изменилось в Городе, вот уже и с ним говорят на "вы". И ведь, точно, что узнали. Город! За семь лет он стал совсем другим — и остался тем же. Чуть старше стали деревья в садах, чуть темнее — туф домов. Но мрачнее — лица людей. Джон Смит наметанным глазом отмечал полное отсутствие улыбок на улицах, общую настороженность, военную полицию на перекрестках...
    Но это все он предвидел. Неожиданностью оказалось другое. Друзья. Те, о которых он так скучал в траншеях Точки, которыми прожужжал уши Эве.
     Крепкое рукопожатие. Ярость в глазах.
    — Ну, здравствуй, Джон Смит, e-mail адрес irukan@mailcity.com. Он же, Артур Даян, экс-президент ФриЗона. Он же... или хватит?! Слушай, ты знаешь, я же тебя ненавижу! И страну твою тоже ненавижу. Я стрелял в ваших. А ты... Ты трус и предатель! Трус — неужели нельзя было перетерпеть? Мы все отслужили, чем ты был лучше? Чего тебе не хватало? И предатель. Ты отдал Юг... Но даже дело не в этом. Как ты не понимаешь, ты же сломал хребет Стране! Патриотизм, национальная идея... превратить это все в игрушки... А зачем ты убил Президента? Мы же шли нормальным историческим путем, чего тебе зудело? Слава Фанни Каплан покоя не давала?! Этот человек, он же начал наводить порядок!
    — Знаешь, мне кажется, я сделал это вовремя, раз даже молодые думали так. Ты подумай, как без всяких диктаторов мы за несколько лет на пустом месте построили целую страну? Почему у нас все вооружены с детства — и не перестреляли друг друга? Почему, наконец, я, будучи президентом, так и не смог захватить власть?
    — Потому что ты дурак, Джон Смит, или как тебя там! И это хуже всего. Зачем ты приехал?! Ностальгия заела, пройтись по друзьям, послушать о себе приятного! Как ты не понимаешь, нам ведь не шестнадцать, а вдвое больше! Ты хоть знаешь, где я работаю?
    — Да.
    — Значит ты еще больший дурак! Ты в курсе, что мы проводим операцию по задержанию международного террориста Ахмеда? Приметы: невысокого роста, полного сложения... по-моему, хватит.
    — Ну?
    — Ну, тогда я тебя порадую. Информацию о нем нам любезно предоставил "Палантир¹⁸".
    Артур потрясенно прошептал:
    — Ты меня сдашь?
    — Ты так ничего и не понял! Ну, ничего, я вот тоже многого не понимаю, например пофигизма отечественного. Представь, кажется, приметы разослали всем, кроме Северного контроля. Я обязательно донесу об этом... но необходимо все тщательно перепроверить. А проверка займет не меньше пяти часов, и теоретически Ахмед за это время запросто может уйти за границу. Хорошо, он хоть об этом не знает.
    — Спасибо тебе.
    — За что? Ты же не Ахмед.
    "Вот так", — думал Артур, — "Эта работа — все равно, что продать душу дьяволу: Вначале веселая игра в казаков-разбойников. Игра кончается, когда ты обнаруживаешь, что люди вокруг тебя молчат — просто так, на всякий случай. А потом — рано или поздно, тебя заставят охотиться на друзей".
    Дом Грустного Поэта. Лифт, этаж... Незнакомая женщина.
    — А они уехали.
    — Куда?
    — Не знаю, — равнодушный ответ.
    Грустный поэт... Они так и не успели поговорить.
    Ты остаешься,
    Я ухожу — две разные
    Осени для нас...
    Ашот... Он учил Артура основам дружбы, неужели и он... Дверь открылась — Ашот совсем не изменился за эти годы. Они обнялись.
    ... Они сидели за столом, совсем как в добрые студенческие времена. Казалось, все осталось по-прежнему. Звенели стаканы, тихо играла музыка. Неторопливо текла беседа:
    — Как ты?
    — Да нормально. Работаю, помаленьку.
    — Хоть по специальности?
    — Н-да. Ты-то как?
    — Да, путем... Что у наших?
    — В основном, разъехались. У остальных семьи, дети... Все, как всегда.
    — А Длинный?
    — Погиб в ночную войну, — Ашот разом помрачнел.
    — А другие?
    — Барда помнишь?
    — Ну?
    — Спился.
    — А Анна?
    — Которая?
    — Да, помнишь, Леонардо, Мережковский...
    — Замужем, двое детей.
    — А...
    Они проговорили, как встарь, до глубокой ночи. Артур отогревал окоченевшую душу.
    — Ладно, я пойду.
    — Ты заходи, раз уж приехал.
    — Ок, с удовольствием.
    Он так и запомнил Ашота — темный силуэт, на фоне дверного проема.
    И вот, старый, до боли знакомый Дом. Пустой подъезд, тишина. Артур вынул из-за пазухи затертый до желтизны старый ключ, пронесенный через все испытания. Дверь распахнулась. Он вернулся Домой.
    Здесь ничего не изменилось. Тонкий слой пыли на всех предметах. Тот же неповторимый аромат Дома. На столе книга, раскрытая на той же странице, где он отложил ее семь лет назад перед дежурством. Тихо скрипел паркет под ногами. Артур ходил по родным комнатам. Оживали полузабытые воспоминания. Дом был наполнен призраками прошлого. Вот за столом — его команда. Там — родные. А вот — звенят бокалы — на его семнадцатилетии. И вот он сам — смеется беззаботно...
    Гулок сердца стук
    Как шаги в покинутом доме
    Где тебя больше нет...
    Артур устроился в любимом кресле, и наговаривал на диктофон последние строки "Страны цвета хаки": "Что станет с ФриЗоном, мне, по большому счету, безразлично. Если я прав — выстоит. Главное не в этом. Я всегда был только гражданином Города. Этой Стране нужен был не игрушечный соперник, война с которым — дело обоюдно прибыльное, а настоящий, смертельно опасный враг, с которым нельзя шутить, можно лишь уничтожить. Вам придется учиться. Вы никогда не задумывались, для кого оставлены все положительные роли Толкиена? Они ваши. Но нельзя пользоваться тем, что составляет силу ФриЗона, и остаться той же феодальной страной. А значит, Южный район потерян не навсегда. И значит, Город будет стоять".
    Он заснул в своей мягкой кровати, и снился ему тот, последний год перед отъездом. В тот год весна была не сезоном, а состоянием души. Все стояли на пороге судьбы — каждый — своей. Но в тот год все были вместе. Он шел с Грустным Поэтом, и они говорили о чем-то очень важном, и был с ними Длинный, и ничего не было, а если и было, так просто приснилось.
    ... Штурм начался под утро. Артур стрелял с двух автоматов, Давно ему не было так легко и весело. Он хохотал, — отстреливая серые фигуры в ночи. Игра продолжалась. Ведь даже раны, полученные в игре, не так болят — эндорфины. За каждую минуту этой обороны, за каждого серого ему шли очки. А главным призом был Премьер.
    Серые ломились в окна, в двери, — но безрезультатно. Артур носился по дому со сверхъестественной скоростью, он одновременно был здесь, там, в десяти местах... Даже стены помогали ему. Некоторое время пальба шла с чудовищной интенсивностью, а потом стала сходить на нет. Артур перезарядил автоматы, передернул затворы... На лестнице поднялась бешеная возня, выстрелы, а потом он услышал чистый и такой знакомый голос:
    — Артур, не стреляй, это я, Ашот!
    Артур не спрашивал, как он нашел его, этот вопрос не приходил ему в голову. Ведь друзья — на то и друзья, чтоб появляться вовремя. Он просто распахнул дверь — Ашот — ободранный, с дымящимся Макаровым в руке вломился в дверь. Артур повернулся, чтоб запереть дом, и бросить другу автомат — "Пукалка — это несерьезно" — когда Ашот выстрелил ему в спину. Игра закончилась.
    ... Семь раз его убивали, и семь раз он вставал. После восьмого выстрела — в лицо — не поднялся. Дом наполнился людьми в хаки. Хрустя сапогами по битому стеклу, огромный, как медведь, ввалился Премьер-министр. Пинком перевернул тело, буркнул Ашоту: "Он. Прекрасно, капитан". Отошел к окну, заговорил о чем-то со свитой...
    А в изуродованном, расстрелянном мозгу еще теплилась жизнь. Он не помнил, кто он, откуда идет... Там оставались лишь Имя и Цель. Руки в последний раз почувствовали тепло рукояток "Калашниковых". И тогда он встал. Страшный, с залитым кровью, напрочь снесенным лицом — с колен — он оставшимся глазом ловил в прицел вдруг разом заметавшихся людей. И стрелял, стрелял из обоих автоматов — пока оставались патроны. Когда наступила тишина, он еще секунду постоял — мертвый среди мертвых — и упал — лицом вниз.
    
    На этом кончается тетрадь, найденная мной в прошлогодней истории болезни, в столе моего предшественника по ординаторской. Не знаю, но мне почему-то хочется верить, что в ту ночь дежурства Артуру Даяну удалось прорваться, победить свою судьбу.
    И что, быть может, вся эта история закончится весной, звонким смехом Эвы: "Ну, Артур, ты же знаешь, ненавижу несчастливые концы! ". Мне хочется в это верить, потому что уже на обложке, другим — твердым, уверенным почерком крупно было написано еще два слова:
    "No fate¹⁹".
    
    

Примечания

   ¹ Прошу учесть — Даян в данном контексте — фамилия не еврейская, а исконно-коренная для Страны. (От автора)
    ² Могли бы и не дать. Прецеденты имелись. Да, МПП — это Медицинский Пункт Полка. По слухам, синекура. (От автора)
    ³ Медицинский лицензионный экзамен (ивр. )
    ⁴ Бардак (ивр. )
    ⁵ Я не прикалываюсь. Дикие имена весьма приняты в Стране. Знавал я женщину по имени Канализация ("Отец говорил, чтоб дома чище было"). И был у нас на курсе Алик, который по паспорту — Бюзанд. (От автора)
    ⁶ Однако из любого правила есть исключения. Я в свое время обалдел, обнаружив соседа по ординаторской — типичного "феодала" — читающим Юкио Мисиму. (От автора)
    ⁷ Сукин сын (ивр. )
    ⁸ Меня всегда поражало это свойство водителей Страны, внутреннее отвращение к ненужному убийству, что ли. Очень редко можно было увидеть там трупы животных — непременный атрибут спидвеев многих других государств. Ведь, когда перед колесами возникает зверюшка, можно повернуть... а можно и отвернуть. (От автора)
    ⁹ А как не быть — в Темные годы специалистом-электриком был каждый. Вон, у меня однокурсник все пытался на дому атомную станцию собрать. Потом ему движок купили. (От автора)
    ¹⁰ См. Михаил Веллер, "Легенды Невского Проспекта" ("Танец с саблями"). (От автора)
    ¹¹ А также еще до фига народу, дезертировал, участвовал в вооруженном мятеже. (От автора)
    ¹² Кияница. Минаев. "Как не закалилась сталь". "Комсомольская правда" 3. 12. 1989.
    ¹³ Между прочим, с ними согласились бы викинги — их Валгалла была игровым полем, где особо заслуженные герои рубали друг друга от скуки, в ожидании главной битвы своей жизни — Армагеддона. А для самураев игрой была сама жизнь — почитайте бусидо. (От автора)
    ¹⁴ -... я предлагаю оккупировать эту область в ходе кампании. В таком случае мы разрываем сухопутную блокаду.
    — "Сталкер"?
    — Конечно. (англ. )
    ¹⁵ Медицинский Пункт Полка
    ¹⁶ Болезни, Передающиеся Половым Путем
    ¹⁷ С Божьей помощью (ивр. )
    ¹⁸ Внешняя разведка Свободной Зоны Средиземья
    ¹⁹ Нет судьбы (англ. )
    

Вернуться на главную